Она ушла. Ничего не объясняя, просто собрала свои немногочисленные вещи. Она терпеть не могла что-либо объяснять, ей было достаточно того, что подоплёка очевидна ей. Поставила его перед фактом:
– Я ухожу. Ты же знаешь: мы совсем разные. К этому всё давно шло…
– Да. Я догадывался, что этим всё и закончится… – ответил он, как мог, спокойно и, не дожидаясь, когда она шагнёт за дверь, ушёл в душ, где долго и безуспешно пытался смыть с себя её слова, свои слова – эти и все прежние…
А потом начался кошмар. Вот лишь некоторые эпизоды.
Странный метод забывания путём ежедневных воспоминаний в мельчайших подробностях.
Брождения по барам – оптом и в розницу.
Кипятковые ванны – от боли в спине… Вообще, его физика очень зависела от эмоционального состояния. Когда он расстраивался – тут же расстраивался и весь организм. Он почти распался на части. Болело в разных местах – то вместе, то попеременно, и его бетонной плитой накрывал ужас, что он, такой молодой, уже никогда не поправится, не придёт в норму, и страшился попасть либо в психушку, либо в любое отделение больницы – на «Скорой», которая ещё может взять и не приехать…
Вечно выключенные свет, телефон, ноутбук, телевизор, холодильник…
Все круги своего собственного, любовно обустроенного ада.
Полнейшее затмение в глазах.
Гигантская шишка внутри головы.
С трудом вытаскивал себя на улицу, как древний старик.
От летнего солнца болела сетчатка, поэтому он сутками не раздвигал шторы. Весёлые, тоже летние люди вокруг его раздражали безмерно – и он, не выдержав, одной силой мысли привёл в город чёрные, зловещие, тяжёлые тучи. Чтобы стоять на своём открытом балконе – от первой капли до последней, упиваясь ливнем и громом.
Разбил зеркало кулаком, чтобы больше не видеть своё отражение – и чтобы боль в руке подтвердила ему, что он ещё жив.
Тех друзей, которые хотели его «вытащить» куда-нибудь и вытащить из его уютной всегдашней меланхолии, – послал по разным концам… Вышло так, что это оказались все его друзья до последнего. И подумал, впрочем, без особых эмоций, что едва ли они когда-нибудь вернутся… Как и эмоции…
В довершение всего он подрался с начальником по какому-то пустячному поводу, – но даже это не помогло забыться. Шеф был его другом с детства. Потирая ушибленное плечо, он невозмутимо жевал жвачку. Он всегда её жевал, его можно было застать без жвачки только на совещаниях и деловых встречах. И плевать он хотел на всякую респектабельность!.. Как и на многое другое…
– Ничего. Всё пройдёт, всё будет нормально. Я же понимаю: у тебя трудный период… С кем не бывало!.. – говорил он, словно какой-нибудь опытный седой психоаналитик. – Когда придёшь в себя – возвращайся. А пока передай дела Марте. И отдыхай. Я отпускаю тебя в отпуск на месяц.
(Мартой звали заместительницу).
Услышав это, он мысленно свернул боссу шею. Он ненавидел его за то, что тот всегда всё откуда-то знает!..
– А хочешь, я сам позвоню ей и скажу, что она сволочь? Прямым текстом? Если она до сих пор не в курсах? – продолжал шеф как ни в чём ни бывало.
Он мысленно облил друга – теперь уже тоже бывшего – соляной кислотой. Нет – смесью кислот. В детстве он баловался набором юного химика. Кажется, он ещё валяется где-то на антресолях… частично…
– Кому позвонишь? Марте?.. – вяло огрызнулся он вслух. Просто чтобы шеф не понял, что он в его глазах уже минуты четыре как непоправимо мёртв.
– Хотя нет. Зачем мне твои проблемы?! – не слушая его, прикинул босс. Почти пожимая плечами.
– Действительно… – согласился он, больше всего на свете мечтая выкинуть шефа из окна их ультрасовременного офиса – его чудесного французского окна на двадцать третьем этаже. И помахать рукой на прощание…
У дверей своей квартиры – на втором этаже – он неожиданно обнаружил её. И сухо заметил:
– Я тебя не звал. Лучше убирайся подобру-поздорову!..
– Не надейся: тебе никогда от меня не избавиться. Доволен ты или нет, – а я останусь с тобой насовсем!
– Тебе что, позвонил мой шеф?! С него станется, он вообще без комплексов…
– Кто?! Шеф? При чём тут он? Ты и его впутал?! Слушай: уже все мои друзья, твои друзья, наши друзья только и обсуждают, что нас. Как кумушки на лавочке, что у подъезда, ей-богу… Я их мысленно убила по сто раз каждого – разными способами. Тоже, устроили им шоу многосерийное…
– Ты из-за них пришла?
– Нет, из-за тебя. Потому что ты в корень – чокнутый – придурок.
– Заходи, если так.
– Этот мерзкий дождь идёт уже две недели, не просыхая! Ужас какой-то! – заметила она, когда он пропустил её в квартиру первой. С её тонкого плащика и сейчас текло на пол, хотя они препирались в коридоре минут пять. – И что он делает в наших краях в середине лета?! Я промокла до нитки, пока бежала от машины к подъезду.
– А зонт не могла взять? – привычно спросил он, отряхиваясь, как мокрая собака.
– Иди ты со своей заботой!.. Знаешь ведь, что я их не выношу, не покупаю никогда. С тех пор, как у меня в универе сломался любимый, – я его выбросила в урну и отвыкла напрочь. Они только мешают, постоянно текут в метро, не могут закрыться…
– Ничего, завтра выглянет солнце.
– С чего ты взял? У синоптиков ещё десять дней под завязку забито дождями.
– Дождей летом больше не будет. Потому что я так решил.
– Шутишь?..
Он промолчал. Он знал, что не шутит.
И тут её возмущённый голос раздался уже из другого конца квартиры:
– Куда подевалось зеркало? Почему в ванной из крана идёт кипяток? Что у тебя с холодильником? С «электронкой» и телефоном? Почему (мягко говоря), – При этих словах он усмехнулся: она никогда не ругалась матом, – все мои звонки, SMSы, письма – в прорубь?! Это тебе не одноразовые салфетки, чтоб ими швыряться! Кто ты такой, чтобы перед тобой унижаться?!
– Я психопат, – невозмутимо, как кот Матроскин из мультика, заявил он. – Причём даже не в первом поколении. И ты знала об этом с самого начала, я даже не пытался скрывать. Бесполезно… Поэтому у меня всегда всё с ног на голову. А значит, и у нас… Пора бы тебе уже привыкнуть.
19 – 20, 23 – 24 марта, 3 апреля 2017