Ему прощали все грехи лишь потому, что он хороший.
Он возвращался поздно ночью и не включал на кухне свет.
Ему прощали все грехи, лишь просто он кому-то нужен.
И не было добрей и чище его маленьких побед.
Он верил в камни преткновений, но не хотел лишать мечты
Тех, у кого нет своего мнения, есть - неизбежность и река.
Его любили, он люби и, может быть бы, так и было,
Если бы вдруг он не увидел этот мир издалека.
Ему кричали во дворах «Иди сюда, ты очень нужен!»
Он подходил и помогал, он уходил и не просил.
Он верил в то, что все пройдет: и злость, и ядерная стужа.
Но по ночам не мог уснуть, не мог уснуть и уходил…
Туда, где ветер рвет на части, туда, где мелкие грехи
Дают изогнутое счастье, для крупных просто нет строки.
Туда, где люди верят в чувство, хотя бы в то, что нет любви.
Он приходил, смотрел так нервно и уходил писать стихи.
Он представлял в ладонях небо, он разрывался, но молчал.
Он очень верил, что был нужен тому, кто на него кричал.
Он видел в камнях столкновение, но шел, не опуская глаз.
Он исчезал порой в сомнениях, но он любил и как-то раз,
Уже дойдя до крайней точки, как будто всё, последний час,
Он принял мнение без рассрочки каких-нибудь прощальных фраз.
Он принял град опустошения - пускай хоть душу разорвет,
И, может быть, кому-то легче вдруг станет без его забот.
Он уходил в расправу стужи, он распадался на куски.
Он не показывал снаружи, но разрывало изнутри.
«Эх, сейчас бы стало да полегче! Эх, сейчас бы водки да в мороз!..»
Он приходил, смотрел так нервно, и уходил, вдруг спрятав нос.
И только в бешеном молчании смотрел он, лежа, в потолок.
Он представлял то милых берег, которого найти не смог.
И тешась пусть пустой надеждой, он болен был и был простужен,
Но продолжал шептать слова, о том, что он кому-то нужен.