1 Апреля нынешнего года умер Евтушенко. Произошло это событие на 85 году жизни. Таким образом 60-десятники ушли в могилу, от громогласного Вознесенского до Евгения Евтушенко. А Дмитрий Бобышев, Рейн и Кушнер живые. Видно судьба у них другая, чем у тех, кто умер.
Вот что вспомнилось мне. Вечером звонок.
- Але.
- Это Евтушенко. Пожалуйста, принесите стихи. Время не терпит. Я выпускаю книгу о поэтах 20 Века. Издание огромное. Итак, попрошу Вас, приезжайте на восемьдесят шестую стрит в Манхэттен, в отель Эксельсиор, в 4 часа дня.
- Я буду.
В 4 часа я был на месте. Вошел в отель, увидел кафе внутри гостиницы, господ, попивающих виски и кофе, кому что нужно. И Евтушенко. Он был в кричащего цвета рубашке в красными прямоугольниками и карманном на груди. В кармане были сотенные доллары. Я пошел к нему. Он попивал кофе. Встал и оказался выше меня.
- Ах вот вы какой. Кофе?
- Плиз, - обратился он к официанту, - кофе фор зет сэр, энд фор ми.
Мы попили хороший крепкий кофе. Он расплатился. Я спросил его, почему он не носит бумажник? Он ответил что так ему легче с этими долларами. Я сказал, что он потеряет их. Он сказал,
- Добуду новые.
Мы поднялись на лифте в его номер. Комнатка маленькая. Я достал сигаретку. Он посмотрел на меня и посоветовал мне, пройти в ванную и там подымить, если мне хочется. Но давайте стихи. Время не терпит. Я вручил ему стихи, которые взял с собой и отправился в ванную. Он выбрал стихи:
«ЭКЗЕРСИС
Наташа Шарова целовалась у лифта,
не убирая рук с лифа.
Ее никогда, к сожаленью, не узнает страна.
И когда ее предадут могиле -
Господом будет посрамлен сатана,
но не задудят по ней заводы и автомобили.
О ней никогда не будет поставлена пьеса,
в которую она выпархивает из леса,
намалеванного на широченном холсте,
прижимая к незапятнанной шейке лесной букетик.
На ней не скоро женится перспективный медик,
конструктивно и пламенно заявляющий о ее красоте.
Они не поплывут по сцене в скрипучей лодке.
У него не будет конкурента в пилотке,
отавлившего неизвестно куда,
но явно не возводить над болотами города.
Во втором акте не обнаружится ее недальновидная мать,
и когда Наташа будет пластично-кротко стирать
медицинский халат в оцинкованном корыте,
улыбаясь так, чтоб увидел зритель,
как она трогательна и ранима,
даже когда ее пилит мамаша неутомимо,
не вышагнет из боковой кулисы отец -
долбануть кулаком по столу, и положить конец
недостойной сцене в предыдущей картине,
не вспомнит дедушку, подорвавшегося на мине
еще в 1915-том году,
и, видимо, отродясь моловшего ерунду,
не снимет кепку с прилизанных седин,
не вынет угретую на груди
с боковой резьбой многоугольную деталь,
за каковую в третьем акте получит медаль,
а уж по каковому поводу не стащит с гвоздя гитару
и что нибудь не сбацает с патефонного репертуару.
А Наташа не шепнет разомлевшему медику: - Я - твоя. -
Папаня не пересвищет на свадебке соловья.
Его не обнимет друг лекальщик Пахомыч,
прикипевший сердцем к этому дому.
Он не будет приговаривать за чаем: - Мы еще повоюем. -
Не обзовет медика ветрадуем.
Не засверлит с папаней в полуночном цеху.
Не пожалуется медику на свербенье в боку:
- Особливо, ежели, скажем, дождь или сухо. -
Отчего медик не преклонит красное ухо
к немодному, но выходному, его пиджаку.
И никогда в развязке нашей волнительной пьесы
не прогремит заупокойная месса,
при звуках которой встанет народ.
И когда Пахомыча протащат сандалетами вперед
не разведет руками потрясенный папаня,
не подаст ему накапанной валерьянки в стакане
Наташа в оттопыренном на животе платье,
а потом, очень стройная, в очень домашнем халате,
не склонится с медиком и папаней в приятном финале
над плаксивой подушкой, которую втроем укачали».
Он быстро опросил меня - год рождения, где, когда уехал в США. После он спросил, кого бы я порекомендовал ему в его книгу. Я сказал Ирина Машинская. Мне нравиться одно стихотворение у нее об автобусе, все остальное дрянь.
Становилось темно. Мы расстались. Я приехал домой в 22:30. Нет фотографии у меня с Евтушенко,
хотя есть фото с Ролланом Быковым, Окуджавой, Жванецким, Андреем Битовым, Бродским.
10 апреля 2017