Без границ

Юрий Богомолов 2
Летит одинокий лепесток
То ли на запад.
То ли на восток.
Ему, лепестку,
Все стороны света равны
И не надо ему страны.



Конец сентября, а стоит совершенно летняя погода. Тепло, но не жарко. Солнышко светит сквозь редкие перистые облака и его рассеянные лучи не слепят глаза. Мягкое, мягкое тепло.
 Я иду по нашему Бродвею. Размечтался. А мечтаю я о том, как поступлю в институт и начну жить в волшебном городе Москве. В Москве я был один только раз в раннем детстве и от нее осталось у меня только одно воспоминание. Мороженое в вафельном стаканчике, которое мне купили в Парке Горького. Ничего больше я не запомнил. Только вкус мороженого. Кажется пломбира.
 Я поступлю в институт и начнется моя настоящая, а не приготовительная жизнь. В чем именно состояла бы моя настоящая жизнь я и понятия не имею, но совершенно уверен, что будет она необыкновенной. Полной умных красивых людей, новых интересных дел, новых замечательных друзей. И подружек.
 Может, я сочиню поэму и опубликую ее в журнале Юность. А что? Пушкин с Лермонтовым в мои годы уже прилично писали и были известны. Хотя еще и не на всю страну.
Я думаю, что все успею. И учиться в техническом институте, и писать стихи, и гулять до утра с новыми друзьями.
...Опять Вадька Полежаев идет навстречу. Чуть с ним лоб в лоб не столкнулись. Тоже, видно, замечтался. И вид у него другой: выправку уже не так держит. И блеску в глазах нет.
 О чем интересно, он думает. Может задумался о своей воинской карьере? Может засомневался в выборе. Оно ведь как: либо за облаками наблюдать , либо за потенциальным противником? Либо то, либо то. Одно с другим не стыкуется.
Может он вспомнил нашу недавнюю встречу. Когда он шествовал гордым солдатом, а я ему и слова не сказал. Только посмотрел. Неодобрительно так. А он и заметил.  И задумался.
Так бывает. Вот мама моя, часто, пройдет, ничего не скажет, только посмотрит, а я лучше всяких слов понимаю. И задумываюсь. Вот и Вадька, может задумался.
О чем замечтался Вадик?- спрашиваю я.
«Хочется мне, Юрок, попутешествовать . Гляжу я на облака.(надо же! Одни облака на уме). Летят себе куда заблагорассудится. Путешествуют по всему миру без пропуска и разрешения. И все- все на свете видят. И мне хочется. В другие города, в другие страны.
Знаешь, есть такой город на юге Испании, Барселона. Какие там необыкновенные здания! Знаменитый архитектор Гауди построил. Вот бы посмотреть!
«Эко тебя занесло, Вадька! Какая такая Барселона! В армии  тебе покажут Барселону. Ты знаешь, что военнослужащим не разрешается выезжать в другие страны. Может, ты какие государственные военные секреты выдашь. Кто тебя знает. А за рубеж, только разведчиков посылают. Ты хочешь быть разведчиком?
«Нет,- испуганно тянет Вадька.
 А я вижу Вадькин испуг и сразу перевожу разговор на другое. Не люблю, когда люди пугаются.
« А скажи, Вовка ты что же, все лето дома просидел. Никуда не ездил?»
 «А куда ж тут поедешь! Дома сидел.»
«Не повезло»
« Да, нет,- говорит Вадька,- все так. Из нашего класса один только Вовка Калужин путешествовал. Надо же, в Крым ездил!»
  "Как в Крым?- от удивления я даже остановился,- ты, Вадька, все перепутал. Вовка Калужин в Саратов к бабушке ездил. Он мне сам рассказывал."
"Сначала в Крым, а потом в Саратов!"- поясняет Вадька.
 "Ты точно знаешь?".
"А то! Моя старшая сестра, Вера- их соседка. И все все про них знает".
 И я задумался.
 "Иди,- говорю,- Вадька. У меня дела. Мне подумать надо".
 А Вадьке не надо пояснять, что значит "подумать". Он и сам любит поразмышлять. И в других такие намерения понимает.
 И пошел я в парк. Поразмышлять. И сел на лавочку возле стадиона.
 Солнышко светит уже без всяких перистых облаков. На всю катушку.Последние теплые деньки. Самые мягкие и пахучие. А на душе у меня скверно. Кошки у меня на душе скребут.
 Здесь, мне думается, надо пояснить читателю, отчего это я вдруг раскипятился и упал духом.
   Когда я учился в третьем классе, то есть в стародавние еще времена, заезжал как-то к нам в гости дядя Женя. Проездом из Крыма к себе домой в Волгоград. И оставил он после себя, помимо приторно сладких фиников,  красочную карту полуострова Крым. Тогда то и решили мы с братом водным путем на лодке спуститься к Черному морю прямо к полуострову. Мы строили лодку, но лодка вышла кривой и не годилась для дальнего путешествия.
  План наш был отложен до лучших времен. Но с той поры мечта о Крыме подспудно жила во мне. И поэтому Вовкино коварство меня разозлило.
 "Как же так,- недоумевал я,- всю сознательную жизнь мечтал побывать в Крыму.
 И фигушки. А Вовка не мечтал ничего. А взял да поехал. А, главное, от меня, своего друга, скрыл.
   Всречаю Вовку на следующий день. И смотрю на него хмуро. Сердито смотрю.
 "Ты что же, Вовка, ты, оказывается, летом в Крыму был. А мне, другу своему, который тебе последний двугривенный отдавал, который для тебя, Вовка, задачки по математике решал, ничего не рассказал."
 Вовка молчит. Стоит, как в воду опущенный.
"Ты чего молчишь?- говорю.
" Я знал, что ты переживать будешь. Расстроишься."
" А не рассказать по твоему, хорошо?"
 "Не-е-т,- протягивает Вовка. И губы у него трясутся. И я гляжу на его жалкое лицо и, будто на стенку наткнулся. И гнев проходит сам собой, будто его не бывало. Жалко становится мне своего друга Жалко донельзя. Как будто я напугал его. А никого на свете не хотелось мне пугать.
Мы проходим мимо  нашего любимого сквера, внутри которого теперь вместо большого цветника стоят красные серп и молот огромного размера.
"Давай посидим,- говорю я Вовке.
Мы сидим и молчим. И каждый о своем думает.
"Ты меня прости, Вовка! С чего я на тебя раскричался?! И сам не пойму, что на меня нашло!"
Что ты, что ты!- вскакивает со скамейки Вовка,- это я виноват. Надо было рассказать. А я смалодушничал."
"Бог с ним, с Крымом! Зря ты подумал, что я расстроюсь. На самом деле, я только рад, что ты в Крыму побывал. Настоящие друзья, Вовка, они не только в беде друзья. Но и в радости.
Вот тебе, Вовка, в Крыму хорошо было и мне от того хорошо.. И ты был бы рад за меня, если бы я в Крым поехал, а ты дома остался. Разве не так?
"Так! Так!"- энергично закивал Вовка,- еще как бы радовался!"
Помолчали.
 " Ты мне что-нибудь расскажи про Крым,- говорю я своему другу.
 А он смотрит на меня грустными глазами.
"Не умею я рассказывать. Совсем не умею. Хочешь,- встрепенулся он,- я тебе картинку нарисую?"
""Рисуй,- говорю я. А на что мне его картинка.?!
 И он нарисовал мне рисунок. На большом листе ватмана. Прямо-таки целую картину. По шоссе из Симферополя в Ялту весело мчит троллейбус. Высоко в небе сияет солнце. По правую руку от шоссе- огромные горы раскинулись на необъятном пространстве. И хотя море в картину не попало, я думаю
"Какая красота!"






Конец сентября, а стоит совершенно летняя погода. Тепло, но не жарко. Солнышко светит сквозь редкие перистые облака и его рассеянные лучи не слепят глаза. Мягкое, мягкое тепло.
 Я иду по нашему Бродвею. Размечтался. А мечтаю я о том, как поступлю в институт и начну жить в Москве. В Москве я был один только раз в раннем детстве и от нее осталось у меня только одно воспоминание. Мороженое в вафельном стаканчике, которое мне купили в Парке Горького. Ничего больше я не запомнил. Только вкус мороженого. Кажется пломбира.
Я поступлю в институт и начнется моя настоящая, а не приготовительная жизнь. В чем именно состояла бы моя настоящая жизнь я и понятия не имею, но совершенно уверен, что будет она необыкновенно замечательной.
Может, я сочиню поэму и опубликую ее в журнале Юность. А что? Пушкин с Лермонтовым в мои годы уже прилично писали и были известны. Хотя еще и не на всю страну.
Я думаю, что все успею. И учиться в техническом институте, и писать стихи, и гулять до утра с новыми друзьями.
...Опять Вадька Полежаев идет навстречу. Чуть с ним лоб в лоб не столкнулись. Тоже, видно, замечтался. И вид у него другой: выправку уже не так держит. И блеску в глазах нет.
О чем интересно, он думает. Может задумался о своей воинской карьере? Может засомневался в выборе. Оно ведь как: либо за облаками наблюдать( Вадька любит смотреть на облака) , либо за потенциальным противником? Либо то, либо то. Одно с другим не стыкуется.
Может, он вспомнил нашу недавнюю встречу. Когда он шествовал гордым солдатом, а я ему и слова не сказал. Только посмотрел. Неодобрительно так. А он и заметил.  И задумался.
О чем мечтаешь, Вадик?- спрашиваю я.
«Хочется мне, Юрок, попутешествовать . Гляжу я на облака.(надо же! Одни облака на уме). Летят себе куда заблагорассудится. Путешествуют по всему миру без пропуска и разрешения. И все- все на свете видят. И мне хочется. В другие города, в другие страны.
Знаешь, есть такой город на юге Испании, Барселона. Какие там необыкновенные здания! Знаменитый архитектор Гауди построил. Вот бы посмотреть!
«Эко тебя занесло, Вадька! Какая такая Барселона! В армии  тебе покажут Барселону. Военнослужащим, что б ты знал, не разрешается выезжать в другие страны.Только разведчикам разрешают. Ты хочешь быть разведчиком?
«Нет,- испуганно тянет Вадька.
"То-то!- говорю я
Мы проходим мимо  нашего любимого сквера, внутри которого теперь вместо большого цветника - красные серп и молот огромного размера.
 "Давай посидим,- говорю я Вовке.
Мы сидим и молчим. И каждый о своем думает.
 Высоко, высоко в небе, едва заметным крестиком, летит серебристый самолет.
 С некоторых пор я не люблю самолеты. Отчего-то мне становится грустно.
"Пока, Вадька. Пойду я. Мне подумать надо."
Вадька меня не переспрашивает, он меня понимает и машет мне рукой. Пока, дескать.




 Расставание.



Удивительное дело! В десятом классе между нами учениками десятого "А" класса царили мир и дружба.
Не то, чтобы прежде мы воевали,нет! Но были сдержанны и держали дистанцию.
А теперь ничего не держали. А только радовались встрече.

 "Привет, старик,- теперь говорили мы, улыбаясь во весь рот и хлопая друг друга по плечу. Причем хлопали всех подряд и радовались всем подряд. А не только двум-трем друзьям закадычным.
Радовались и серенькой тихой Нинке Лавровской, на которую никто не засматривался, такая она была невзрачная. И солидной с толстой косой Вале Богатыревой, которая единственная из нашего класса дочитала роман Льва Толстого "Война и мир" до конца. И непоседливому, вертлявому Вовке Козлову( опять Вовка! Никуда в наше время было не уйти от этого имени. Оно царило безраздельно), который отличался замечательно сильным и высоким голосом и солировал в школьном хоре . А потом его голос пропал и певческая карьера  оборвалась так же неожиданно, как и началась. И Вовка перестал задаваться и задирать нос и стал не более, чем одним из нас. Одним из многих. И, оказалось, что парень он неплохой и компанейский, И его тоже хлопали по плечу и называли "стариком".
  Девчонок, впрочем, мы по плечу не хлопали. Но поглядывали с интересом. И улыбались. И говорили что-нибудь вроде "привет-привет".
 Причина повального дружелюбия была очевидна, она лежала на поверхности.
  Скоро, скоро придет пора расставания. Многие и многие километры будут разделять нас, быть может, на всю дальнейшую жизнь.
 А те, кто останутся в нашем городе- половина, полагаю, класса- все равно потеряют друг с другом связь, потеряют друг друга из виду. Ибо ничто уже не будет скреплять и соединять их, как скрепляла и соединяла школа.
 Осознание важности момента придавало нам благодушия и торжественности. И серьезности.
 С другой стороны, мы едва сдерживали радость. Ибо всем нам хотелось стать взрослыми и самостоятельными..
 Представления о будущем были самые радужные и фантастические.
 Но как же глубоко и сильно мы заблуждались!
Какими наивными и простодушными мы были!
  Сегодня, будучи почти стариком, я то и дело задаюсь вопросом.
 Быть может стоило  нам лучше быть подготовленным к действительной, а не выдуманной жизни.
 Стоило знать хоть что-то об её изнанке, о ее темных сторонах, темных и в нас самих и в окружающей действительности.
 Быть может не стоило взрослым так тщательно закрываться от нас, а стоило бы поделиться с нами и бедами своими и сомнениями. Своей болью.
 Я задаюсь вопросом и не нахожу на него ответа.
Но пока мы счастливы. Счастливы безоблачно. И минуту эту хочется запомнить и приклеить, как лист гербария к альбому. Хочется поместить в рамочку и повесить на стенку. И, поглядывая, улыбаться.
Что ни говоря, минута эта обладает своей собственной ценностью. Не связанной с твоей дальнейшей жизнью.
 
   Пришла пора мне с вами распрощаться, дорогой мой читатель. На протяжении двух лет  составлял я коротенькие эти очерки. Не придавая им никакого значения. И, безусловно, никогда бы не стал их писать, если бы не одобрение некоторых из вас. И я вам от души признателен. Ибо сам процесс письма позволил мне вновь пережить славные годы детства, вспомнить его радости и горести, почувствовать его запах.
Спасибо вам.