У нас сломалась печь. Однажды ночью в печи что-то ухнуло, покатилось глухо и всех испугало. А утром, когда мы затопили печь, пошёл густой дым. Пришлось выставить зимнюю раму и приоткрыть окно – форточек рамы не имели, а был только продушник в стене, от которого не было никакого толку.
Я сходил в домоуправление и вызвал печника.
Стоял май, светлый и холодный. Тополь за окном раскачивал сырыми ветвями. Жена куталась в толстую кофту и платок. А печник всё не приходил. И только на третий день, возвратясь из магазина, мы обрадовано увидели на крыльце жестяной бачок с разведённой глиной, но печника не было, не пришёл он и под вечер. И жена досадовала, зачем мы пошли в магазин вместе, надо было кому-нибудь остаться – в воскресенье он точно не придёт.
Но в воскресенье печники вдруг заявились. Один был большой, светлый, он тут же забарабанил в дверь: «Хозяева, открывай!» С грохотом затащил в нашу комнату глину, заворочался, загремел, уронил стул, засмеялся. Второй был пониже ростом, с тёмными, почти чёрными, как смоль, волосами, как мне запомнилось. Такой же шумный и весёлый. Он тоже с грохотом опустил, почти уронил на пол тяжёлую заплечную сумку и тут же стал доставать мастерки, щётки, молотки и последней тяжёлую мочальную кисть. В нашей маленькой комнате в шестнадцать метров сразу же стало как-то непривычно и тесно, будто мы были не у себя дома.
- Ну, что у вас с печью-то, дымит? – громко спросил первый. – Давай, хозяин, тащи ведро, таз воды! Саш, начинай! Тут работы-то минут на десять!
- Да щас мы это быстро сделаем, - сказал Саша, так звали того, чернявого, и весело, как поп, окунув мочальную кисть в воду, брызнул ею на широкую щель, которая змеилась по печному щитку и, повернувшись ко мне, блестя озорно глазом, бросил: - Да мог бы и сам глиной замазать!
Тут моя жена наконец-то вышла из оцепенения, вызванного таким неожиданным нашествием, и закричала:
- Стойте! Не надо нам ничего замазывать – нам надо всю печку разбирать!
- Печку?! – хором сказали печники, изумлённо посмотрели друг на друга, а потом воззрились на нашу печку, будто её снова увидели в первый раз. - Да тут работы-то, знаешь, сколько!
- Знаю, - сказала жена. – На весь день. А вы что думали?
- А ты говорил, что мы до магазина всё успеем, - укоризненно и печально сказал большой и светлый.
- А чего с ней случилось-то? – грустно спросил нас Саша.
- У неё внутри кирпичи упали, - сказал я, - вот и не топится.
- Так кирпичи-то надо привезти, - вздохнул большой, - у нас собой их нет. Да и у вас, конечно, нету. Давайте мы завтра приедем?
- Ну, уж нет! – сказала жена. – Вас потом опять не дождёшься. Один разбирает печку, другой за кирпичами едет. А я кормлю вас обедом и даже рюмку налью. Надо, мой муж тоже за кирпичами поедет. Всё просто.
- Ну, разве что обедом, - протянул большой. – Ты, Саня, чего думаешь?
- Ну, давай съездим, - как-то обречённо сказал Саша, и мы поехали.
Мы с Сашей, теперь я буду называть его Александром, не поехали, а пошли по улице Поморской, потом свернули на Ломоносовский проспект. «Так быстрее, пешочком», - предложил он. Дорогой он был молчалив, да я и сам не знал, о чём говорить. И если мы говорили, то я не помню, о чём. Быть может, как это бывает в подобных случаях, о погоде. Холодный майский ветер широко, наискосок, подметал пыль с деревянных мостков и шумел в деревьях. Светило солнце. Мимо проносились редкие машины. И если б я знал, что мне непременно надо запомнить всё, о чём мы с Александром говорили, я так бы и сделал, но я ведь ничего не знал ни про него, ни даже про себя, то есть что станет со мной, потом, через много лет. Мы просто шли за кирпичами.
И мы их добыли, ровно двадцать штук, и даже доставили на «уазике» до самого крыльца. Работа дома кипела. Печка зияла огромной квадратной чёрной дырой, которая пугала мою жену, и Паша, перемазанный сажей, так звали большого, восторженно говорил:
- Да у них тут полколодца рухнуло, глянь-ко, весь ход завалило!
Александр тут же полез с головой в печь, фыркнул сажей и, высовываясь обратно, заявил:
- А чего тут? По-новому его сложим. Да и здесь переберём – свод-то совсем живой.
Я помогал, как мог, таскал ведром на улицу выкрошенный кирпич, заносил новый. Весело стучала печная кирочка, влажно плюхалась и растиралась глина. Жена причитала: «Всю комнату перемывать придётся!»
Пришла соседка Галя, из-за стенки, и сказала:
- У нас на кухне дверца в печи шатается, может, посмотрите?
- Посмотрим, - согласился Александр. – Паш, давай перекурим?
На кухне, пока я наставлял чайник, Александр поковырял пальцем печную дверцу и сказал:
- Вот тут бы клинушки вставить, рамку зажмёт и подержится ещё. Из-за женщин всё печки ломаются да своды с дверками не стоят.
- Почему это? – удивился я.
- Да у них привычка такая: под самый свод дрова забивать! Лезет – не лезет, а они всё равно пихают, вот и не стоят, понимаешь.
- Понимаю, - неуверенно сказал я.
- А знаешь, - сказал он, поглядев на меня снизу вверх – он всё ещё сидел перед печкой на корточках, - я ведь не только печки ложу, как ты думаешь, я ведь ещё и стихи пишу. Поэт почти. Вот смотри! – он быстро поднялся и, опираясь рукой на печную плиту, прочитал:
Не камин в помещении – печка,
Чтоб охотники спали в тепле.
И не лампочка светит, а свечка
Перед нами горит на столе…
Столько лет пролетело, и я уж не помню: это ли стихотворение мне прочитал Александр или какое другое, но только оно точно про печку было. Вот так я его и вижу: стоит рядом, вполоборота, и я с чайником напротив. Серенький свет льётся сквозь пыльное кухонное стекло и высветляет всю нашу коммунальную заморённую кухню и его лицо, немного смущённое неожиданным признанием для меня. Тёмные спутанные волосы падают ему на лоб. На щеке присохшая глина. И глаза ещё, внимательные, будто всё подмечают, и с грустью что ли…
- Вот ты в институте учишься, - говорит мне Александр, - это хорошо, я тоже задумал учиться, обязательно буду.
Я и вправду был удивлён тому, что он пишет стихи, и сам признался ему в свою очередь: «Я тоже стихи пишу».
- Вот как? – он удивлённо, как бы оценивая, посмотрел на меня. – Это ведь хорошо. Это дело.
Может быть, тогда он и ещё мне что-нибудь прочитал, да и я, храбрости набрав, что-нибудь своё ввернул, но тут гулко забил ботинками о крылечный порог печник Паша, вошёл на кухню, большой, широкий, увидал в моих руках чайник и обрадовался: «Чай пить? Давно пора!» И пошёл к умывальнику в табачном облаке.
Мы тут же на кухне сели обедать. Выпили по рюмке. Жена суетилась. После обеда работа побежала быстрее. Печка закрылась.
- Вот тут, - сказал Александр, - я тебе чистку поставил, прямо под вьюшкой. Видишь, кирпич невмазанный.
Под вечер печники ушли. О стихах с Александром мы так и не поговорили больше. Не было времени, да и печники наши устали. Такую работу сделали. Какие тут стихи? Александра я больше не видал.
Прошло лет двадцать, а то и побольше. В 2004-м я принялся уже сам чинить ту же самую печь на нашей Поморской, уже сам уверенно умел и понимал многое в этом хитром и добром деле. Деревня, знаете, если не лень, всему научит. Разобрал печной щиток и заглянул внутрь: тот же самый колодец приказал долго жить. Кирпич местами выгорел и выкрошился.
«Вот он как его сложил, - подумал я, вынимая старые кирпичи и вспоминая добрым словом Александра. – Хорошо!» И стал аккуратно повторять его работу, выкладывая кирпич за кирпичом. И, знаете, отчего-то весело было и приятно это делать, и всё казалось мне, что сейчас я не один эту работу делаю, а вместе с ним. Перед чисткой я остановился, вытащил тот самый не вмазанный им кирпич, повертел в руках. С одного бока он треснул, но я почему-то не стал его менять и вернул обратно – постоит ещё.
Прошло ещё лет семь. Приближалась весна. Я давно и серьёзно писал стихи. В моём письменном столе, ожидая радостного часа, лежали рассказы. Я, надеясь вступить в Союз писателей России, мечтал встретиться с Александром и поговорить с ним, ведь тогда на кухне у нас ничего не получилось. Мне бы хотелось поговорить с ним о печках, мы бы вспомнили ту кухоньку, где он читал мне свои стихи, и о стихах, конечно, мы тоже бы поговорили. Куда без них? Я отчего-то, спешу признаться, поздно узнал, поздно догадался, к стыду моему, что мой печник Александр и есть тот самый наш добрый Александр Росков…
Да только вот не суждено мне было встретиться с ним ещё раз…