На бархате ночи я им мир напою!

Алим Мила Люйколя
       Экспромт.
Одышка зимы и сиплая астма инета,
Что взор мой вперяет в легенду, как большая семья.
И бледная немощь фонарей в лунном свете,
В который вплетаюсь  бродягой  частенько и я.

Крадется за мной дверей запоздалый зевок.
И в луже дрожит лимонная  долька кислой луны.
От зябкого воздуха тянутся  теплого солнца  лучи
К той ветке озябшей, где уже апрель  завязал узелок.
 
Ах, эта молодость! В себя влюблена без ума!
Спешит на быстрых ногах через сквер. Не ко мне!
Лишь галок болтливых  суета да  весны кутерьма
Меня успокаивает  в этом мире покуда вполне.

Точеные ноги апреля взбивают подол,
Рваные ноздри вздыхают отрыжку машин.
И скоропостижным известием разит граммофон,
Что кончились муки  осиплой и вредной зимы.

Душа затрубила весну, как горнист- старичок.
И потянулась отважно губами к ветвям.
И словно навозный жучок- паучок,
Карабкается  к свету к живым  новостям.

За булкой  ходила, как всегда,  в магазин.
Синь неба  апрелем  нежно касалась  руки.
Хоть март свое зелье  вдоволь изрядно излил,
Я слушала с болью, как стучат его каблуки.

Зима удаляясь, еще виляла снежным хвостом.
Но старческий кашель дробился за ближним углом.
Хоть сумрак цеплялся  за тень колокольни с крестом,
Но старую жизнь  отправлял беспощадно  на слом.

О матерь- природа! Ты ночи без сна.
Ветер на страже, березки дежурят, не спят.
Шины машин на дорогах гулко гудят.
А под ноги в лужи бросается сверху луна.
 

Нет! Не поеду! Я лучше пройдусь тихо пешком,
Поздоровавшись с вербами, весну обниму и дальше пойду.
Пусть льется  мне в душу апреля березовый сок.
На бархате ночи я им весь наш Мир  напою.