Я в кино занимал свой посредственный ряд,
пыль с экрана глотал, рот раскрыв от наяд,
что в цензурной броне желтой тенью мелькали.
Канонадой гремя, броненосные стали
в свете огненных дуг распинали тела,
конь размахивал буркой, вкусив удила,
под крещендо из скрипок взбивая траву,
и Чапаев тонул каждый раз наяву,
чтоб воскреснуть в проветренном зале.
Годы шли, я менял по ранжиру ряды.
Я добрался до ложи, глазел с высоты,
как Титаник тонул под скрипичный концерт,
как богини на бис исполняли минет.
Их обложки-тела, словно дутый поп-корн,
я глотал, не жуя силиконовых форм.
Только DOLBY кричала из черных углов,
что никто не остался из прежних богов,
кто воскреснет в проветренном зале.