Заржавела щека у поэта
От слезы.
Провожающей, где-то
В пять часов,
После полночи, детство
И его самого.
Возле кресла,
На обшарпанной тумбочке, громом
Разражался звонок телефоном,
В вибро-тихом режиме...
стоп!
Телефон дожужжал и замолк.
И поэт ухмыльнулся в гардину:
"Я ему от своей половину
Жизни сладкой, былой посвятил.
Трубку брал, а любовь пропустил".
Распускаются в окнах мужчины,
Раскрываются женщины. Мимо
Проходящие, в теплой прострации,
А котам посвящают кастрации,
Когда сами считают любовей
На руках и ногах. Кроме болей
Человеку не даст
Ничего.
Человек.
Заржавело плече
У поэта
И рука.
И, сбежавшая в пол, слеза,
По бетону гремя, укатилась
Под комод, и в углу запылилась.
У судьбы нет единого слова
К подсудимому, с чувствами горя
И прощения к прошлым себе.
Кто в разбитом в хламы кабаке
Своё счастье искали в доле
С заграничным баристою, Олей.
Или Светой,
Что есть в итоге –
Только промыслы грешного бога.
Недотрога останется меченной,
Если в церкви, за желтыми свечами,
Ее имя вдруг не прозвучит.
Здравый смысл во вторник убит.
Как в ничтожном забытом шутере.
Пропиши в персональном компьютере
И найдешь
На себя
Компромат.
Разрядишь между глаз автомат
И с поэтом, столкнувшись мыслями,
Между строк, золотыми гильзами,
Они скатятся вниз по щеке,
По плечу, по багровой руке
И в углу запылятся чистые,
Не нарочные слезы истины.