* * *
Сгустившийся воздух – питьё ледяное,
топорщится иней кокосовой стружкой.
Дома-двухэтажки неровной стеною
сомкнулись, нахохлились, жмутся друг к дружке.
Не чувствует камень, а дерево живо,
приветливо, неприхотливо, степенно.
И дверь, узнавая, скрипит под нажимом,
и жалуется на погоду ступенька.
Ты встретишь продрогшего, радость не пряча.
Я сяду у дверцы печной раскалённой.
Хрусталь отзвенит за любовь и удачу,
заплачет гитара балладой Вийона.
Потом, в полутьме, ты открыто и смело
без слов позовёшь на ночные качели,
пройдёшься нагая – крупна, полнотела,
легка, словно грация у Боттичелли.
Убогая комната – нет её проще,
стук огненной крови, горячие всплески.
Тосканский эдем апельсиновой рощи,
и войлок цветущий, и ветер апрельский.