В лёгких горький табачный дым,
Вместо завтрака кофе, на ужин - портвейн.
Где-то в памяти горы: Карпаты и Крым,
А теперь вместо гор, разве только за дверь.
В носу пирсинг и волк на бедре, а в глазах
Даже слез нет, одна лишь тупая тоска.
Ты в метро посылаешь людей только "нах",
Да и пох, всех закроет в итоге доска.
Ты, наверно, пытаешься быть чуть сильней,
Разрываешь объятья, сжигаешь мосты.
У тебя на душе и на сердце камней
Чисто горы, и там же стальные кресты.
Ты кусаешься, ядом плюешься, и лжешь,
Лицемеришь, играешь, несешься во тьму,
Точишь спицы, а в сумочке вечно есть нож.
Этот нож всадишь в спину когда-то. Кому?
Ты не знаешь, не хочешь ни думать, ни знать,
Тебе проще нестись по ночному шоссе,
Тебе лучше кидаться хоть с кем-то в кровать,
Быть какой-то там спицей в его колесе.
Ты потеряна миру, тем паче себе,
И искать не охота, уж легче пропасть,
Потерять окончательно волю к борьбе,
И, наверно, в войне этой первою пасть.
Детка, ты - молодая красивая дрянь.
Нету чести и принципов, нет берегов.
Издеваясь над всеми, переходишь за грань,
Уничтодишь себя этим, но не врагов.
Крошка, разве так можно, вот ты мне скажи,
Как давно ты снимала с зеркал полотно?
На столе пару и книг, и, конечно, ножи,
Везде траур, тоска, запустение, разгром.
Но тебя не колышет, ведь это не дом.
Это просто коробка, бетонный альков.
А тебя не хмелит ни текила, ни ром.
А тебе бы уехать.
Наверно. Во Львов.