/только русские и евреи народы пред лицом бога , остальные суть слюна на устах господа (Серафим Саровский)/
Вместо послесловия
На столе лежала рыба. Была она дохлая, золотая и без глаза. На месте глаза у неё зияла оплавленная дыра...
Ихтиолог Миша, он же Моня Рабинович, был не просто удивлен. Он находился в состоянии шока. Перед ним на походном столике находилась легендарная Золотая рыбка. Да-да, настоящая Золотая рыбка. Правда, она была мертвая. Золотая рыбка из грязного уральского водохранилища, из самого эпицентра теплого выброса маленькой местной электростанции.
Красный левый глаз рыбки бессмысленно таращился в никуда. Только что Моня капнул на неё все имеющиеся у него в походных условиях кислоты, и представьте себе — со шкурой ничего. Да и чего ожидать — золото. Глаза у неё, конечно, не золотые, подумал он, один из них под действием кислоты активно вскипел и вытек, оставив неприятную на вид черную дыру.
Моня работал с этой уральской дырой и в дыре по гранту РАН и подрабатывал по гранту, шедшему напрямую из ЦРУ. Он должен был составить отчет о флоре, фауне, радиоактивном загрязнении, наличии изотопов и т. д. в уральских речках и водохранилищах, напрямую приближенных к секретному комбинату «Маяк» и ТЭЦ с более мирным названием. И вот Моня совершил открытие.
Моня не видел и не знал, да и не мог знать, что очень давно в густых амазонских джунглях с воды раз за разом поднимался самолет, раз за разом он принимал в себя мутную и грязную воду с местной ядовитой амазонской фауной и раз за разом проливал её на лесной пожар имени Дружбы народов. Самолет был из далекой России, в Россию он и улетел. Пролетев тысячи километров, он приземлился в теплом озере около ТЭЦ для того, чтобы делать свою работу дальше. Самолету было наплевать, где тушить пожары. Да и пилотам тоже. Порция фауны Амазонии была с удовольствием принята теплым радио¬активным илом комбината «Маяк», оставшимся в луже ТЭЦ ещё с первого в стране неофициального Чернобыля. Была в этой фауне и порция икринок, которая очень не понравилась бы отечественным ихтиологам и не только им. Она выжила...
Моня не знал этих печальных подробностей, но понимал, что если в его сеть попала одна золотая рыбка, то где-то есть целая популяция. Из-за Мониного плеча на рыбу внимательно смотрела его походная жена, лаборантка-студентка, комсомолка, вернее, член молодежного крыла партии «Единая Россия», Леночка. Смотрела и, как истинная женщина, рыбу жалела.
— Слушай, Моня, а вдруг она волшебная? — вдруг по наитию сказала Леночка.
— Прежде всего, она дохлая, — ответил Моня.
— Ну а вдруг даже дохлая она чегото может!
— Ну и пожелай! — ответил Моня, думая о том, где бы добыть длинную сеть с мелкими ячейками и сколько весит чешуя этой рыбины.
— Желаю... — сказала Леночка.
И тут же на пальце Мони сверкнуло золотое кольцо.
У Мони отвисла челюсть.
— Ой, я не хотела! — пискнула Леночка и тут же меркантильно поинтересовалась:
— А в паспорте отметка есть?
Надо сказать, что Леночка действительно не хотела становиться Мониной женой, так как она сотрудничала также в ГБ и выходить замуж за подозреваемого в ее планы не входило.
Но отметка в паспорте была найдена, из чего стало ясно, что рыба среагировала на самое тайное истинно женское желание. Так сказать, на желание подсознательное. Тут было над чем задуматься, и они задумались.
Молчание было долгим.
В процессе молчания они пожелали много золота, валюты и многого другого себе и ближним, но не получили ничего. Более того, рыба отчетливо завоняла.
Три последующих дня были посвящены поиску сети, аквалангов, подводных фотоаппаратов и написанию тайных отчетов в соответствующие органы и явного отчета о таинственной мутации в РАН.
Через три дня, в пятницу 13 числа, они пошли ловить золотых рыбок. Их не ос-тановила даже дата и день недели, настолько сильно им хотелось... А чего хотелось, они, собственно и не представляли. Не представляли они и где точно рыбки живут.
Дело в том, что ихтиолог Моня, собственно, золотую рыбку не ловил. Ловил он обычную озерную и речную рыбу по рецепту аборигенов, а именно путем бросания динамитной шашки в омут, который прикармливался перед этим хлебом. Всплывало разное. Всплыла и позолоченная рыбка, хотя вид у неё был самый что ни на есть пиратский. «Явно не на хлеб приплыла, — подумал тогда Моня, выгребая её из сачка, — вылитая пиранья! »
Короче говоря, в пятницу 13-го Моня и Леночка, запасшись масками, баллонами, компрессорами, моторным катером, палаткой, работягой, и заявились на водо-хранилище. Хотя какое это было водохранилище! Так, маленькая плотника с теплой водой и длинными ржавыми трубами на берегу, откуда и выливалась в речку эта самая теплая вода, перед этим втянутая оттуда же по таким же длинным и ржавым трубам.
Всю ночь перед походом Моня не спал, вернее, он спал в прямом смысле, а не с Леночкой.
Моне всю ночь снились кошмары. К нему пришли рыбы. Рыбы были 4-ех сортов, с тремя длинными плавниками, с тремя короткими, с коротким и двумя длинными, с двумя короткими и длинным. В зависимости от этой непонятной особенности рыбы жили в разных душах и около них, и они были не золотые. Души во сне сидели в кенгурятных сумках на спине у какой-то нечисти, после жизни души либо абортировались, либо уменьшались, как у Мони. Рыбы из них уплывали, приплывали и вообще выделывали чёрте что. Редко в ком рыба оставалась, душа тогда почти не претерпевала изменений после смерти. Рыбы были грубы и хамовиты. Они покусывая Моню за пятки и бока, загоняли его в кенгурятник, который оказывался здоровенной, плоской, как скат, беременной курицей, и Моня проваливался в неё, просыпаясь в кровати весь в поту. Так происходило раз за разом, в конце концов он просто перестал пытаться засыпать и тогда заснул. Ему снова приснилась рыба, с которой он резался в карты. У Мони были на руках сплошные козыри. Когда карты вскрыли, у рыбы оказалась особая золотая масть, и она уже раскрыла свою огромную пасть, чтобы съесть проигравшего...
И тут Моня проснулся окончательно.
У Мони перед глазами стоял хищный рыбий оскал и кровавый злобный глаз на золотой чешуе. Лезть в воду он боялся. Решил пустить жену. Новоявленная и, как оказалось после проверки, абсолютно настоящая жена, уже и прописанная в его квартире и имеющая доверенность на вторую его машину даже с правом продажи, погружаться не решилась тоже. Она не боялась рыбку, видимо, по глупости, но боялась тёмной воды с переплетением подводных растений. В результате решили спустить в воду ихтиологическую веб-камеру с подсветкой и высоким разрешением.
Камеру спускали раз десять, перед тем как яркий золотой отблеск обнаружился прямо под теплой трубой ТЭЦ.
Рыб было много.
Они прямо-таки сидели на радиоактивном иле, словно вынашивая яйца, и даже вроде что-то поблескивающее было под ними, вполне возможно — это были золотые слитки, как сказала Леночка. Моня от восторга первооткрывателя чуть не утопил катер. Первые сутки он только записывал изображение. Рыбы косили своими хищными глазами и неприятно открывали челюсти на камеру, в иле рыбы сидели твердо.
Рыб Моня узнал: Пиранья вульгарус, или Пиранья амазонская обыкновенная. «Золотая, — добавил он мысленно, — и побольше обычного». Пираньи действительно высиживали что-то похожее на прямоугольные яйца.
За день получился целый фильм. Леночка на берегу общалась с Моней через блюгус и записывала все на рабочую станцию.
— Слушай, Моня, а давай пожелаем чего-нибудь, — сказала Леночка снова. И они тотчас пожелали, но ничего не происходило.
— Слушай, Лен, а может, они чуют наше подсознание, давай попросим сердцем, как голосовали, помнишь? — сказал Моня.
— Не надо, Моня, — заволновалась Лена, — у меня и так уже всё есть...
Но было поздно. Её уже потащила в кусты группа непонятно откуда появившихся белокурых атлетов в шортах. Крики Леночки отдавали неприкрытым удовольствием и скоро перешли в радостный визг, но Моня этого не замечал. Он зачарованно смотрел, как медленно, но верно превращается в золото катер. Сначала заглох мотор, потом катер просел, потом золотыми блестками покрылся даже затихший работяга. Даже весла постепенно стали золотыми.
«Вот так! — думал он, — и ничего больше не надо. Никаких ЦРУ, хлопот, работ. Пили потихонечку и сдавай в Торгсин». Моня затянулся хорошей Гаваной, которая тоже невесть как появилась в его руке. Осталось одно.
Моня аккуратно достал маленький переносной садок и присоединил его к веб-камере с моторчиком. Действовал Моня рефлекторно. Может быть, он и не опустил бы садок в воду и не стал бы вылавливать золотую рыбу, если бы это не было его сокровенным мподсознательным желанием. Он не видел (а Леночка на берегу была занята), как рыбы, задрожав челюстями, забулькав, все как одна сорвались со своих золотых насестов и устремились к катеру.
Ни катера, ни золота, ни Мони никто больше не видел. Некоторое время по по-верхности водохранилища расплывалось кровавое пятно и эхом отдавались в гольцах чьи-то крики, но к этому местные давно привыкли.
Глубоко удовлетворенную Леночку, которая к вечеру всё же выбралась из кустов, долгое время не интересовал даже счет в банке, который оставил ей безвременно почивший муж. А золотые пираньи как сидели на непонятных сверкающих геометрических фигурах со знаком качества в своем радиоактивном иле, так и уселись на них снова. Вполне возможно, они и сейчас вынашивают свои слитки, ожидая ваших подсознательных желаний.
Вполне может быть.