* * *
Подсчитав свои уроны, сняв бесплодную осаду
с той столицы, что не верит ни веселью, ни слезам,
в тихом городе районном я когда-нибудь осяду,
затворив надёжно двери в свой бесхитростный сезам.
Зашуршат бумажной лентой прежде певшиеся годы,
отшумят ветра и грозы. Станут только и важны
недовольные клиенты, по утрам прогноз погоды,
да наивные вопросы и фантазии жены.
Невлиятельный, но верный друг вернёт мне эхом имя –
безотказное лекарство от сомнений и забот:
«Лучше первым на деревне, чем семьсот двадцатым в Риме», –
и внезапное лукавство по лицу его скользнёт.
Лишь однажды трудно станет не назвать судьбу ошибкой,
и под ложечкой царапнет ядом смазанная сталь –
в день, когда с телеэкрана со спокойною улыбкой
и сокурсника чертами взглянет тот, кем я не стал.
Я жену теплей укрою, утону с бокалом в кресле,
опущу хмельные вежды под защитою икон –
и в обманчивом покое не проснётся, не воскреснет
марш отчаянной надежды. Давний марш за Рубикон.