Во всей мешанине запретов и высших велений
За век мой короткий я вспомнить себя не смогу,
Ведь я – только атом в нейронной сети поколений,
Я только песчинка на этом морском берегу.
Вот море бросает на берег обломки былого:
И рваные снасти, и щепы разбитых ветрил…
А я озираюсь в молчании, думая снова
О том, кто весь этот великий пейзаж сотворил.
Художник был слеп или нем, или попросту даже
Быть узнанным мной, как и прочими, не захотел.
Ведь подпись нужна, если дело идет о продаже,
Но как оценить бесконечность на грубом холсте?
Так много мазков: какофония цвета и тени,
Двойная сплошная игра равноправных частот...
Невидимый пастырь людей, и зверей, и растений –
Хотел ли он знать их земные пути наперед?
Имел ли он замысел или же смешивал краски,
Довольный слепым произволом капризной руки?
И в чем, как не в этом, он предал кресту и огласке
Себя, обреченного видеть, как гибнут ростки?
И если он не был распят на усталом мольберте,
Его ли дыхание и пульс в этом беге волны..?
Я только вчера родилась для забвенья и смерти,
И мне не успеть досмотреть его странные сны.
Я малая часть, многотомного вечного свода
Слепых беззаконий, что сами себя сознают
Лишь только покуда их цель – пустота и свобода,
С которыми плохо рифмуются свет и уют.
Я знаю лишь то, что во век ничего не узнаю,
Мне ведом лишь краткий отрезок пути в никуда…
В цепи поколений я — только песчинка смешная,
Которой все снится, что в ней не погасла звезда.