Ответерившись, вечер приутих,
осеннюю оставив лету метку
к восторгу овороненных чертих,
на женсовет слетевшихся в беседку.
Они здесь старожилы. Помнят всё
с галантно-восемнадцатого века.
Какой сюрприз теперь преподнесёт
им двадцать первый в образе узбека,
что листья подуставшие метёт.
Ах, Летний сад, сентябрь тебе идёт,
и не стесняясь, лезет на рожон,
и золотит тебя до изумленья.
Раскрой, геометрический пижон,
свои легенды и свои виденья.
Когда-то в той беседке островной
застольничал наш первый Император.
Другим в зачёт – похмельный выходной,
а он с утра бурлил как горный кратер:
пусть будут сбоку Марсовы поля,
а сад переВерсалит короля.
Потом владели садом чередой
во многом иностранные принцессы,
был при дворе французский – как родной
(теперь-то знать не знает ни бельмеса).
А там, уже где разрушался грот,
играл шалун Онегин и, некстати,
застукал в сад допущенный народ
его создателя без шляпы и в халате.
И променады совершал Крылов
с фигурой грузной, явно не для вальса,
и сочиняя басни про козлов,
присел, забронзовел, распьедестался,
и лицезрел однажды бунтаря,
в нехудшего стрелявшего царя,
которого спасли не лейб-гусары,
а вот ведь как, крестьянин Комиссаров.
Двадцатый был не склонен к политесам.
Похожая на кошку поэтесса
с большим талантом и огромным бантом
свои стихи вверяла Гумилёву,
как жить, ещё не зная, эмигрантом,
как кровь его, расстрельного, вишнёва.
Сад сиротел с единственной отрадой –
Ахматова восславила ограду...
И я кормил тут шустрых воробьёв,
употреблял коньяк у тех скамеек,
что был трехзвёзд и четырехрублёв
и медным от двенадцати копеек.