С.М.
Полой прикрыв букет, вбираю на ходу
вечерний робкий свет, последний в том году
и клюквенный закат, пустых прилавков лёд
и Поля Мориа, и снежный хоровод,
что обратился вспять у зданья на углу -
по виду - ОВД, а тенью - ГПУ.
И Ленинскую там за сотни две шагов
клин сквера раздвоил подобием штанов.
В двадцатых здесь стоял великолепный храм,
как гвоздь в ботинке он, мешал большевикам -
взорвали, чтобы впредь с тех незабвенных пор
храм улице Вождя в промежности не тёр.
Отсюда и растёт невольный мой цинизм? -
и я был чист, пока не потрепала жизнь.
Но отчего ж в толпе я так бываю рад
почувствовать спиной Светланы тёплый взгляд.
И вот сейчас, вбежав с морозной суеты,
через вахтёршу я ей передал цветы...
И вот уж на ветру открытку я ловлю,
в ней с именем моим соседствует:"Люблю!"
И вижу там, вверху, в распахнутом окне
с улыбкой неземной ты тянешься ко мне,
халатик запахнув, прерывисто дыша...
О, девочка, как ты безумно хороша!
Но тут же, как удар по сердцу: неужель
нас не соединят ни клятвы, ни постель.
И значит - никогда не перейду запрет.
За тридцать мне, а ей всего семнадцать лет.
Светлана, от меня тебя избавить как?
Забыть? Так это ж риск - идти с ножом на танк.
Но, если на тебе сошёлся клином свет -
на танк с ножом?! Ну, что ж... а почему и нет!
1984