Повороты жизни, порой, такие непредсказуемые! Ещё вчера твёрдо стоял на ногах, и дорога казалась торной и гладкой, а сегодня - почву из-под ног выбили, и чувствуешь, что катишься под крутой уклон, вниз, в бездонную пропасть, где пустота и темнота. Медленно начинаешь осознавать, что ты стал жертвой в чьей-то злой игре, но остановить ничего не можешь. Как быть? Как жить?
Что делать? Начинаешь метаться, ища выход, а его нет, -натыкаешься на бетонную стену
безразличия и глухоты. Кричать?
Бесполезно! Взывать к милосердию? Глупо! Бороться? Без толку! Безысходность и обречённость. Именно в таком состоянии находилась теперь Надежда. Смерть отца, гибель мужа, переезд в никуда... Казалось, что жизнь, в этот момент, закончилась тоже. Ни кола, ни двора, ни работы. Совесть и буква закона находились теперь на чашах весов. Что перевесит: никому неизвестно.
-Попытка не пытка. Надо пойти и поговорить, мы ж не чужие, пусть не кровные родственники, но всё же родня. Рано паниковать. - обратилась Надежда к матери, после того, как почти сутки прометалась по дому из угла в угол в своих непростых раздумьях,- Ну, нет между нами тёплых родственных отношений, не может же, она, так вот, взять и кинуть. Выгнать меня из моего же собственного дома?
-Ой, не знаю. Если бы она все от чистого сердца сделала, по чести, да по совести, чтобы помочь, не стала бы она всё на себя оформлять. А то так все обстряпала, что не подкопаешься. Воспользовалась моей беспомощностью, да неграмотностью в таких вопросах, да твоим отсутствием. Лисою хитрой вкруг меня вилась. Такая ласковая, да обходительная. Придёт полы помоем, продукты принесёт. Да и как не верить было, ведь столько лет бок о бок жили. Были какие-то столкновения, ссоры, но, кто не оступается в этой жизни, кто не грешит? Не изверг же она в конце концов. Мы вот с тобой ей тут уже почти сутки косточки промываем, в звериные шкуры рядим, а дело, выеденного яйца, чай, не стоит. Пойди, поговори.- резюмировала Наталья Ивановна.
-Да, и правда, мам, что мы тут зря панику наводим? Не вешай нос! Побегу!- настроение Надежды немного улучшилось, но осадок сомнения, где-то там, на уровне подсознания давил и никак не отпускал.
Вот он, знакомый с детства двор. Обшарпанная скамья у подъезда- всё такое родное, дорогое с детства. Сердце Надежды защемило, нахлынули воспоминания: здесь прошло их детство, юность, часть жизни, а теперь даже страшно открыть дверь в подъезд, квартиру, как там встретят? Что скажут?
-Не дрейфь, Надежда, не зря же так тебя назвали,- успокаивала она сама себя,- надежда умирает последней.
Она нажала на звонок. Долго никто не открывал, но за дверью было движение, потом долго смотрели в глазок. Она ещё раз нажала. С грохотом открылись замки и дверь резко отворилась, благо, Надежда успела откочить, иначе удар сбил бы ее с ног. На пороге, перекрыв вход своим погрузневшим телом, подбоченясь, стояла Мария, локти ее упирались в дверные проемы, и резким голосом буквально прокричала:
-Чо, звонишь, как к себе домой явилась не запылилась? Чо надо-то?
-Здравствуй, Мария, поговорить пришла. Давай, не через порог. Людей беспокоить не будем.- проговорила Надежда, оглядываясь на соседок, приоткрывших двери,- Пусти же.
-А ты тут чё-та забыла? Я теперь хозяйка, кого хочу, того привечаю, а кого и за порог не пущаю!- гримасничала и паясничала Мария перед соседками, наблюдающие через приоткрытые двери, и сёстрами, стоящими за ее спиной и нагло и цинично прыскающих в кулаки.
-Бог, Мария, тебе судья. Все мы под ним ходим. Не ведаешь ты, что творишь. Креста на тебе нет.- в сердцах проговорила Надежда и стала спускаться по лестнице. Уже ей вдогонку несся истеричный крик:
-У тебя свой бог, а у меня -свой! Посмотрим, который сильнее будет. Из дома-то моего вали в двадцать четыре часа, а то...
Что будет, Надежда уже не дослушала. Ей все стало понятно. Ноги не слушались, стали ватными, и она тяжело опустилась на знакомую с детства скамейку. С тоской посмотрела, на родные когда-то окна, и, поднявшись, медленно отправилась в обратный путь. Надо было что-то решать. Но голова налилась, словно свинцом, никаких мыслей не было.
Пересказала матери ту, нелицеприятную, сцену в подъезде. Долго говорили. Уснули за полночь, ни к чему не придя и ничего не решив.
-Утро вечера мудренее.
-Да, уж, задачка не из лёгких.
-С тобой-то, мама, как быть?
-За меня не переживай, дочка. Она, слава богу, меня не выписала, тут поживу. А ты, где устроишься, может, меня и заберёшь. Жить мне есть на что - пенсия, огородишко. Ноги пока бегают. Да, сын, ведь он мне, чай, в обиду не даст? Сестре своей звонила - у неё остановишься. Она - не против.
-Да, здесь мне работу не найти по специальности: в столице намного больше шансов. Завтра тебе сотовый куплю, будем каждый день созваниваться.
На том и порешили.
До самого обеда таскала узлы и коробки в амбар, выбирая из вещей самое необходимое и складывала в багажник машины, оставшейся от мужа. Мать суетилась на кухне, да и помогала, чем могла. Собрала солений-варений, картошки-моркошки, на первое время, да гостинцы для сестры. Пообедали. Присели на дорожку.
Прощание было недолгим: не хотелось лишних слов и тем более слез, которые тугим комом подкатывали к горлу, пытаясь вырваться наружу и вылиться рыданиями.
Всю дорогу Надежда размышляла. С детства ее и брата отец учил жить по-совести. Сыновей своих тоже этому учила. А тут, оказалось, не у каждого она есть. Всегда, не задумываясь, не мелочась и не считаясь, по первому зову, приходила близким на помощь. Может, не так жила? Не тому учила?
Приближались огни огромного города, пугающие своей неизвестностью. Но верила, что завтра будет рассвет, и будет новая жизнь и новые испытания.