Всё суета. Екклесиаст

 
   
                Мудрая книга, но правда,
                после её прочтения - жить не хочется.
                (Днепровский рубеж).
   "Всё суета и суета сует! -
Сказал Екклесиаст в раздумье истин,
Познав, что совершенство может дать ответ,
Что человек без вечности немыслим. -

Померкнет слава всех его трудов
И сердце не утешится новизной,
Всё возвращается на истину кругов,
А память человека с укоризной.

Что пользы человеку от его трудов,
Которыми он трудится под солнцем?
Проходит род; проходит жизнь родов…
Земля же пребывает вековым посредством.

Восходит солнце и заходит на закат;
И, вновь спешит, где восхождению и место…
Или же ветер кружится вперёд, назад,
От юга к северу в кругах небесного помоста.

Текут все реки впадины своих морей,
Не переполнив чашу водами последства
И возвращаются на путь своих стезей,
Чтоб течь с того же им: с их места.
      
Все вещи человек в содеянном труде
Пересказать от истины положенным не может;
Насытить око зрением в приволностях, в среде
И ухо слушанием наполнить, приумножить.
   
Нет нового под солнцем в мире ничего,
Что было, то и будет, длиться вечно;
Что делалось, то будет делаться, как естество
И будет делаться, как прежде, как посредство.

О чём бывает нечто удивляясь, говорят:
"Смотрите что-то новое и неизвестное вот это?"-
Но это что-то новое с веками в один ряд
Уж было прежде уходящем прошлым где-то.

Нет памяти о прежнем унесённое быльём
И то что будет, не останется и в этом память
У тех, что после будут в будущем, в ином,
Которые о прежнем станут, как о новым баять". -
   

И предал сердце своё Екклесиаст –
Царь израильтян и уж сего Иерусалима,
В раздумьях, средь пожизненных приврат,
Предавшись к мудрости, где истина неумолима.

Чтоб мудростью исследовать и испытать,
Творимое под небом живущих суетою на земле
И откровенное за истину от мудрости признать –
Происходящие вокруг, перед собою:

"Тяжёлое занятие дал человеку Бог,
В раздумьях упражняться мудрым словом:
Познанием развязывать сей узелок,
Что делается под небом в целом?"-
   
И видел он событий все дела,
Какие могут делаются под солнцем
И мудрость к старцу в толке изошла,
Что суета всё это, хоть и с усердством:

"Кривое уж не может сделаться прямым,
Как посему - всему есть место и порука
И чего нет, того нельзя считать не новым, не былым,
Хотя, однако это тоже, лишь томление для духа?"-

А сердцу своему Екклесиаст так говорил:
"Вот возвеличился и приобрёл я мудрость,
Которая всех больше над разумом мерил,
Что прежде были до меня в Иерусалима бытность?

И много сердце видело моё и мудрости, и пониманий...,
И чтоб познать мне чувством мышц своих его,
Так предал сердце я своё, для истин многих знаний,
Биенье мудрости, безумия и глупости – всё естество.

  И это тоже суета, и лишь томление для духа,
Как потому, во многой мудрости, есть много и печали;
И кто познанья умножает, тот умножает скорбь недуга,
Как, ибо это суета в угоду временной морали".-

   
Вот в сердце Екклесиаст сказал в своём:
"Дай испытаю я тебя весельем, и насладись добром?"-
Но это тоже, лишь затишье к понятью суеты:
Смех – глупость и приедлив, от сути простоты,
А о веселье так сказал: "Что делает оно?
Коль дело ей безделье и скуку веселить, дано?"-

И вздумал сердце испытать Екклесиаст вином:
Блажить и услаждать сем излияньем тело,
Чтоб выглядеть таким же, как и все кругом
И зрить…, на сердце полагаяся - всецело.

А так как сердце мудростью руководилось,
То глупости придерживался Екклесиаст доколе,
Покуда самому увидеть, что сердцу примерилось,
Как что хорошего под солнцем человеку в его его доле:

"Что должным были бы они под небом
В немногой жизни своей делать? –
Тем самым, царь пытал себя ответом, –
Где стержень жизни и на что же леять?"-
   
Построил дом, услал лозами виноградовы сады
И рощи, кущи насадил с плодами древа;
Провёл, для орошения каналы и возвёл мосты
Всуе от ожидания плодов и урожая от посева.

Слуг боле приобрёл и домочадцев тьму;
И скот числом пасущих несравнимо прежде,
Богатство накопил в невидаль ни кому:
И в серебре, и в злате, в жемчугах, в одежде.

Великим сделался в своих краях Екклесиаст
И не было ему доселе в царстве Иудеи равных;
Трудам своим от времени до времени сие он рад
И долей дней годами множимых и славных!

Но оглянулся на свои Екклесиаст дела,
Что сделано руками его царской доли
На труд, которому и слава, и хвала…,
Да только мудрость сокрушалася от боли:

"Всё суета и только лишь томленье духа;
И пользы нет от этого под солнцем,
Коль, после, вновь обуревает мука
В бессмыслие, что канет это всё износом?"-

И обратился к сердцу снова царь,
Чтобы взглянуть на мудрость, глупость и безумие,
Как ибо сверх того, что сделал государь!
-Что может сделать человек…? Лишь смысл недоумие?-

Так образно увидел суть глупости Екклесиаст,
Что мудрость преимущество, как свыше свет пред тьмою:
"Нежели в голове свет мудрого - глаза глядят,
А глупый ходит в тьме, обременяющий молвою?"-

Но и другое понял, и увидел безутешный царь:
"Одна и та же всех постигнет прахом участь…,
Что мудрый вознесённый на нимбовский алтарь,
Или творящий на слуху молвою миру глупость?"-

  И не было на сердце у царя блаженного покой:
"Такая же меня постигнет в безутешном участь!
Что глупого, что мудрого ждет, тлен и прах земной…,
Тогда к чему же стал я мудрым в свою бытность? –

Так рассуждал Екклесиаст над суетой под солнцем,
На сердце, возложив свой неутешный к будущему взгляд,
Что память коротка у человечества о вечном и о прошлом, –
Не будут помнить вечно, и бить в грядущие набат?"-

– Увы! На равных с глупым, также умирает мудрый, -
Негодовал Екклесиаст суждением прискорбным, -
Как равно умирает временем своим безумный,
Живущему на равных с участью от смерти погребённым?

   И возненавидел жизнь я из-за того и только потому,
Что стали мне противны все дела, которые под солнцем,
Как, ибо это – суета и лишь томление духа, и посему
Стремящему всуе печалью наполняет жизнь под сердцем. -

  "Возненавидел весь свой труд, которым я трудился,
Как потому, что должен он остаться человеку,
Которому, что после меня под небом народился,
Который станет пожинать мой труд бедою иль к успеху?

Ведь кто познает: мудрым, глупым будет в своё время он
Но всем моим трудом распоряжаться будет, станет,
Которым я трудился и мудрым показал себя на деле в испокон,
Хотя и это – суета, и также дух томит, и скорбью угнетает!"-

И обратился он тогда, чтоб сердцу своему внушить;
Отречься от трудов своих, которыми трудился,
Как для иного человека свой труд приходиться вершить -
Тому, который не трудился и долей этой не чинился:

"И это – суета и зло великое, для духа человека,
Как ибо, что будет он иметь от рук трудов своих
И сердца своего заботы выпавших на долю его века, -
Негодовал Екклесиаст, - и все его старание на доле других".-

Так потому, что дни его все от начало в скорби
И беспокойство лишь одно, от всех его трудов;
И, даже ночью нет покоя и раздоха сердцу, чтобы
Не думать о сем благе, до исчисления своих родов.
 
И, даже не во власти человека, его же благо от забот
Чтоб есть, и пить, и душу услаждать свою от сердца,
Так как забота беспокойством, ему покоя не даёт
И тяготит желчь надобных, для пищи, яств усердство.

"И видел я, что это – Екклесиаст раздумья продолжал, –
Вкус пищи от руки, от благодеянья славы Божией,
Так как никто бы без Него вкусимое бы не услаждал
И не познал бы вкусом пищу надобной и гожией".-

-Никто не может без Него пить, есть и наслаждаться,
Лишь только тот, который добр сердцем пред лицом Его,
Которому даёт Он мудрость знаниями приумножаться,
И сердцу радость приумножит сей благодатью от Него.

А грешнику даёт заботу на сердце и беспокойство:
Копить и собирать, чтоб недовольствоваться этим и отдать
Тому, кто перед Божие лицом, питает участь сердца -
Ходить стезёй, где есть добро, иль Божия благодать.

И это тоже суета, и утомительно для человеческого духа
Всему тому, как уходящие в небытие…,
От этого бессмыслия: хандра, печаль, поруха,
Как, ибо не от Божий славы это житие. -

"Всему своё под небом и всякой вещи время:
Рождаться время есть, и время приходящим умирать;
И насаждать, и время вырывать посаженное семя,
Как время убивать и время исцелять, и врачевать.

Есть время разрушать, а также время строить;
Молчать, как и наступит время говорить,
А времени смеяться, настанет время плакать,
Как время для плясать, и сетовать, и акать.

Есть времена разбрасывать и собирать каменья;
И уклониться от объятий, а в проходящем обнимать;
Искать – терять; бросать и сберегать мгновенья,
Как время раздирать и время, чтоб сшивать.

А также время есть любить и время ненавидеть;
А для войны – есть время перемирий и миру быть, –
Так излагал Екклесиаст и, дале продолжая мыслить
О времени, которым на миру и слыть, и бдить?"-

-Всему своё, под небом  будет время, –
Так размышлял над этим Иерусалима царь,
Ещё он думал: "Что пользы, от работы в бремя,
Над чем трудился, пусть пахарь иль кустарь?"-

И видел царь Екклесиаст заботу эту человеком,
Которую дал Бог от роду человеческим сынам,
Чтоб упражнялись бы они делами в этом
И благодействали на поприще дарам:

"И всё содеял в своё время Он прекрасным;
И мир вложил делами их, заботами в сердца,
Хотя не может человек постигнуть дел понятным,             
Которые Бог делает, от самого начала до конца.

А также я познал, – царь продолжал свои сужденья, –
Что нечего нет лучшего для человека в жизни то,
Как веселиться и делами добрыми стремленье,
Чтоб делать доброе по жизни, от сердца своего.

А также, если человек, какой ест, пьёт и видит
В труде в своем во всяком доброе, то это – дар,
Так как того, дар Божий добрыми делами сытит:
Вкушая радостью трудом добра – нектар.

Ещё познал я, что пребывает всё вовеки,
Что делает в миру и в свете, всем делами, Бог;
И не убавить, не прибавить, что Богом сделано на веки,
Ни от того и ни к тому, что стало, как закон и как итог.

А именно, – довлела мысль Екклесиаста, – благоговели
Перед лицом Его, за сделанные Им – всё хорошо весьма:
Что было, то и теперь есть, как на миру, так и на деле;
Что будет, уже было, а уж прошедшее Бог воззовёт кромя.

Ещё под солнцем видел, для суда то место,
Где беззаконие уже присутствовало там
Делами, где неправде с правдой должным было б тесно,
Но были там места, для правды и неправды – пополам.

И в сердце я тогда сказал в своём, что будет,
Судить несчастного и праведного Бог;
И как, для каждой вещи время судит,
То  суд над всяким делом временный рассудит срок".-

И вновь Екклесиаст в раздумье безутешном;
И вновь он говорил о человеческих сынах,
Чтоб Бог их испытал животным благ, посредством,
Чтоб видели они, что даровал им Бог трудом в делах:

"И чтобы видели они, – терзал себя он смыслом жизни,
Что все они животные, от сути, сами по себе
И то, что участь ожиданием исходом  тризны,
Не отличает человека от исчисления животного к судьбе.

Одно дыхание у всех и нет людям здесь преимуществ,
Так потому и нет, от участи различия, перед скотом,
Как, ибо участь всем одна, от красоты и до убожеств, –
Негодовал Екклесиаст всуе, от мудрости своей, истцом. –

Из праха всё произошло и к праху должным возвратиться;
В одно и то же место всё уходит и идёт в черёд;
И кто уж знает? Дух вверх восходит человека, как денница
И сходит дух животного: вниз, в землю, в участь, в обиход?"-

-Итак, увидел я, – царь далее судил и изъяснял об этом, –
Нет лучшего из наслаждений, для человека боле ничего,
Как наслаждаться человеку се делами, своим делом,
Так, как это доля наслаждения – есть доля участи его.

Кто ж приведёт его посля, чтоб посмотреть, увидеть,
На то, что будет после без него – ушедшему в свой век,
Когда ему уж более не зрить, что после его смерти будет
На те дела, которыми трудился и суетясь утратою в успех? -

  Но вот ещё Екклесиаст увидел, обратившись к сердцу,
Какие делаются под солнцем, ко всяким угнетениям, дела;
И то что – нет утешителя на слёзы угнетённых и к посредству,
Как нет и утешителя к смиренью угнетающих – сурового чела:

"И не было у сильных, как и не было у слабых
Того, кто мог утешить, как одних, так и других, –
Чинился царь, что угнетению по силе нету равных,
Как нет им утешителя смирением на сердце их. –

И ублажил тогда я, перед живыми мёртвых, –
Царь измышлял, – которые давно почили этот свет;
Которым более быть, чем днями жизни скорбных
В миру, доселе, где угнетению есть сила и извет.

Но их блаженнее иной – блаженней их обоих
Тот, кто ещё в миру не чествовал рождением своим
И дел ещё невидил злых, как и других, и многих,
Которые, под солнцем, что делается делами к злым.

А также видел я иную суету томительно для духа,
Где всякий труд, успех между людьми не в одно час,
Так, как парой от этого, не только радость, но и мука
К взаимной зависти; их пресыщенный к доле сглаз.

И далее, – Екклесиаст, задумавшись над этим смыслом,
Изрёк, что глупости здесь, только месту не иначе, быть,
А именно, – вот глупый сложив руки свои…, и последством
Съедает свою плоть  и  более не знает, чем можно ещё слыть.

Уж лучше горсть с покоем, нежели пригоршни с суетою,
Кой утомляют дух, причастными от зависти, успехов и трудов;
Уж лучше большее, чем меньшее пригоршнями грести порою? –
Так излагал Екклесиаст о зависти межд человеческих сынов".-

   И снова царь в раздумьях о суете содеянной под солнцем,
Которая томительна, для духа человека, от всех его трудов;
Которые творилися не мудростью, а в бытие посредством
И житием к подобиям, не животворящихся кумиров и богов:

"Вот суета, – измыслил царь, – ещё одна под солнцем;
Вот одинокий человек и нет ему в подспорье никого других:
Ни сына и ни брата нет, лишь только труд, под сердцем,
Труд, утомляющий его делами, и сей работой, как за восьмерых.

И всем трудам его нет продыхав, как нет им и конца, и края;
И глаз его не насыщается скопившимся богатством от трудов,
Но, для кого трудился он под небом и свою душу благ лишая
В недобром деле, в суете и ни кому не оставляемых даров?

Ещё. Двоим быть лучше, чем, нежели быть одному,
Как, потому что, есть доброе у них вознаграждение,
Поскольку в их труде подспорье. И уж сподручней ко всему:
Двоим в товариществе, чем одному ходить без утешения.
         
Коль, ибо упадёт один, то своего товарища другой поднимет,
Но горе одному, когда другого нет, на случай осторожный,
Чтобы поднял его другой и из беды изволит, и поможет
В сподручнестве сего, что у подспорья путь надёжный.

А также есть, тепло двоим, согревшись лёжа рядом,
Когда, как одному согреться в случаи, не без нужды;
Иль то, что против…, двоя устоят, преодолевши сладом
Того, кто-либо одного из них одолевает горечью беды

( не скоро, нитка втрое скрученная, усилием порвётся,
как многое, что против одного, при скопище числом,
а именно, что в купе, когда уж не ломается, не гнётся
то, за чистую нарицают: не одолевшим всуи на излом).

Но наиболее, – владыка иудейский об ином уж ведал,
Над тем, что лучше бедный юноша, чем старый царь, –
Уж лучше бедный, чем богатый, – он своё сердце слушал, –
И молодой, но умный, чем неразумный, хоть и старый государь.

Тот, ибо из темницы выйдет разумом на царство,
Хотя родился в своём царстве бедным, в нищете,
Когда ж правитель обличённый властью государства,
Но не умеет принимать советы ни в трудностях и ни в беде.

Тогда ж живущие, которых видел я под солнцем и под небом,
Пойдут за этим юношей, как за своим правителем, царём,
Который место и займёт того, кто разумом не слыл, усердством
И уж, повидиму, не обременял себя к народу своему словцом.

И не было  числа всему идущему к нему народу,
Который был пред юношей и перед ним ходил,
Хотя позднейшие и не порадуются ему в его угоду…,
И это тоже суета, как всё и то, что дух причастностью томил.

А вот ещё, о чём приходиться к иному, всуе думать,
Как об идущем в Божий дом, чтоб за ногою наблюдал,
Чтобы идти и уготовиться к тому, чтоб, более услышать,
Чем жертвоприношение на милость и прошения избрал.

Как, ибо? – дале излагал царь иудейский свои мысли, –
Не думают они, что худо делают, где слушанию надо быть,
Коль, нежели услышанное более над тем, что воскурили,
Так как одно для сердца, а другое: возложению бы чтить.

Ещё, – Екклесиаст, от мудрости своей, другое видел, –
Не торопись? – умащивал разумность он эдак, вития, –
Всего того, чтоб прежде языка, твой разум поразмыслил;
Да сердце не спешило, произнести зароки и обеты бытия.

Не торопись и языком твоим, и сердце не спешит на слово,
Произнести пред Богом витиеватость речи о нуждах и забот,
Как потому, что  на земле уж ты, а Бог на небе и Ему не ново,
Что хлеб насущий не от многих слов, а от насыщенных  хлопот.

Как сновидение при множестве забот и нужд бывает, –
Царь продолжал, – так много слушанью есть несуразного у снов;
Как бормотание у спящего от лишних слов, без надобно витает,
Так познаётся голос глупого при множестве его же слов.

И вот ещё? – земель властитель иудейских молвил, –
Когда даёшь обет свой Богу, то обещающи не медли,
Исполнить его в точности, как сам себе его условил,
Как потому, не благоволит Бог к глупым ни до, ни после.

А лучше бы тебе не обещать, чтобы не быть собою глупым,
Ведь ты не знаешь, что день сулит тебе сегодняшний с утра?
И, как исполнить то, что обещал, недале, причисляясь к умным,
Когда зависимость безумна, а глупость ей на обещание сестра?

Устам твоим, – ещё учил Екклесиаст, – не дозволяй, увлечь:
Вводить в грех плоть твою затем, чтоб перед ангелом Божиим
Не говорить, что будто бы ошибка это и уж, всему-тому, сиречь
Не знал и не задумывался над блажью к своей плоти,  было этим.

Так для чего тебе всё это делать? Чтоб Бог прогневался на дело рук?
И уж, от слова с уст твоих, навлечь гнев Божий в тягость сему делу,
Чтобы разрушил Он, и иссушилась плоть твоя, от уст твоих, в недуг,
Как потому от слов иных – есть блажь души от духа к плоти, к телу.

Но ты не бойся Бога? Как и во множестве у снов, у сновидений,
Есть много суеты, как и во множестве произнесённых всуе слов,
И ежили, коли во снах неведомы душой постигших помышлений,
Так и под солнцем промышляем, как в сновидениях, иных богов.

И вот ещё, – царь ведал дале, – не удивляйся, если случай вдруг…,
И ты увидишь в некой области суда, где бедному нет правды,
А есть пороки притеснение и нарушение суда, и жадность рук:
Берущие…, а бедному творящие порочество законов, и одни утраты.

Не удивляйся, как потому, что над высоким наблюдает высший,
А уж над высшем с высоты – есть наблюдатель положеньем свыше,
Поэтому же превосходство области, страны от власти сей несущей,
Где царь, заботящийся об области, стране, то в целом он судами ближе.

И пользы нет тому, кто любит серебро; и кто богатство любит, –
Суть емлил сущности Екклесиаст, ещё к одним порокам суеты,
Что не насытится тем серебром и множеством, что око видит,
Как, от богатства нет пользы, а только помысел – наследия в роды. –

И это – суета! – вздохнул над думами царь иудейский в мучевстве, –
Вот умножается имущество, и умножаются…, как потребляющих его,
Так уж, какое благо для владеющего собранием в имуществе,
Коль, только разве, что смотреть глазами благоденствий на него.

И то, что у богатого не сладок сон, как сладок у трудящегося,
Нежели, много ли иль мало ли, он нэка, потрудившись – съест,
Но пресыщение богатого сон былью или болью удручающегося,
Что беспокойством не даёт ему уснуть, как не находит сему мест.

Мучительный – есть, от сего того богатства, человеку недуг,
Который видел я под солнцем из жизни, чтимо мною наперёд:
Богатство, сберегаемое владетелем, как из засады, вроде недруг,
Во вред владетелю богатства, который случаем несчастным ждёт.

И гибнет, – умащивал Екклесиаст предвидемость к несчастьям, –
Богатство это от несчастных случаев, взвалившихся: однако, вдруг;
И вот ещё, – что царь узрел иное, томящие нажитое, причастьем, –
Родил владетель сына и нечего нет у него в руках: делами его рук.

Как вышел, из утробы матери своей, в обличие рождения, он нагим,
Таким отходит в бытие, каким пришёл: родившимся на Божий свет;
И ничего, что мог понесть в руке своей, содеянных трудом своим,
Он не возьмёт из жизни ничего, к чему так тяготил в среде своих сует.

И это тяжкий недуг, каким пришёл, таким он в истечение отходит,
Поэтому: какая польза же ему, что он трудился в пустоту, на ветер
И во все дни свои он ел впотьмах, а на ночь глядя, дух изводит
В досаде, в огорчении и в раздражении большом от суеты и мер.

Но вот, что я нашёл приятного и доброго сынам под солнцем:
Есть, пить и наслаждаться, во всех трудах и от трудов своих,  добром,
Какими трудится кто в дни свои, на протяженье жизни в целом,
Которые дал Бог ему, как потому что это его доля. И потом, –

Увещевал  Екклесиаст, – и если, вдруг, Бог дал какому человеку
Богатство и имущество, и пользоваться этим дал ему власть,
Чтоб брать от них: трудов своих, сей доли наслаждения в утеху,
То это – Божий дар: с трудов своих и пользоваться, и брать.

Так как недолго у него дни жизни в памяти его пробудут,
Поэтому и вознаграждает, сей радостью ему на сердце, Бог,
Так как заботами дни жизни в его памяти останутся и будут,
Лишь радость наслаждения к богатству и имуществу исток.

  Есть зло, – хранитель знаний дале продолжал, тревожить мысли, –
Оно между людей бывает часто, которое под солнцем видел я,
Когда даёт Бог человеку имущество, богатство, славу, чтобы были
Ему во благо, чего ни пожелал бы человек, ни пожелала бы душа.

Но не даёт ему Бог пользоваться, когда душе ни в чём нет недостатка,
Благами коим пользоваться ему, от рук своих, на поприще дано,
Так как добро сие в скупых руках и к славе на наследство ставка,
Что пользоваться чужому человеку, для сбыточности предрешено.

И это – суета и тяжкий недуг! – и дале царь иному смыслу увещевал, –
Коль, если человек, какой родил бы сто детей, и годы многие бы прожил;
И жизни дни его умножились б ещё, но душу бы добром  не наслаждал
И не было ему бы погребения, то выкидыш счастливее его, хотя и не жил.

Как потому, что выкидыш напрасно в мир пришёл, как в нём и не был;
И отошёл во тьму без имени, которое покрыто мраком без него,
И сей ему покойнее, хотя не знал он солнце и лучей его невидил,
Нежели уж тому, кто пробыл под лучами солнца, имея имя, рождество.

Ниживчик, даже, не жил. А тот, хотя б и прожил две тысячи годов и лет,
Но не ссудил себя добром, не наслаждался в меру жизни этим благом,
А бременил богатство и имущество, не пользуясь добром – душе во вред,
Как невдомёк: не всё ль пойдёт в одно и то же место, в бытность прахом?

Ведь все труды, – Екклесиаст осмысливал души потворство человека, –
Для рта его, так как душа не насыщается телесной пищей от его трудов;
И не насытиться душа, как ибо – это Божья благодать и Божья веха;
И нету, сей уж вечности, чтобы насытить душу имуществом даров.

Тогда, какое же есть преимущество у мудрого ходить пред глупым; 
Иль пред живущими ходить, умеющего бродить душою живчика?
Ни лучше ль видеть всё глазами, нежели бродить душою погребённым
И благо для души своей копить сей жизнью в неизвестность чужака.

И это также суета! – вздыхал Екклесиаст ведением, от мудрости своей, –
Всё это утомительно для духа, – бессмыслием, судя вчерашний день
Прожитый жизнью суетливой: средой томящий его дух существ, вещей,
Где осмысленный жизнью, он излагал, – что всякому есть ниша и еже сень.

Что существует уже тот, которому уже наречено под солнцем его имя
И уж известно, что – это человек, а не иное сотворение природы мира;
И что не может препираться он: несущий в доле своей жизни бремя,
С тем, кто, в сущности, его сильнее путями пройденных сего кумира.

И много есть таких ещё вещей, – царь источал от мудрости свои мышления, –
Которыми уж, всяко, умножают суету делами сотворяющих, среди людей,
Где трудно предрекать, что лучше человеку в душе его стремления;
И что же лучше для него, в дни жизни всех его, от суеты сомнений?

Кто знает ибо, что хорошо для человека в дни во все его суетной жизни,
Которые проводит он во всех делах своих, как прозябание, как тень?
И кто уж скажет человеку, что станется и будет после его тризны;
И что останется после него под солнцем в неведомый ему стезями день?

     Весома в жизни положение, которое я видел средь человеческих сынов, –
К иному взгляд свой обратил Екклесиаст от слов, увиденных суждений, –
Что имя доброе на много лучше масти дорогой и высокочтимости родов,
Как в суть проникший смерти день – есть лучше дня сего рождения.

Ходить в дом плача об умершем лучше, чем нежели, где в доме пир,
Как в доме плача скорбь…, таков конец у всякого от жизни человека.
И это к сердцу своему живой приложит, что и его когда-то опустеет мир;
И лучше, – царь продолжил, – сетование, чем пустота в умах от смеха.

Печали, – ведал дале он, – наводят на раздумья многих мыслей
И сердце человека делается от этого на много лучше, и мудрей,
Как потому, что сердце мудрых в доме плача, а к жизни путь тернистый,
Который не прибавится в сердцах у глупых: в домах веселия, затей.

А также лучше слушать облечение души своей от мудрого,
Чем, нежели услышать песни глупых, на ветер спетых слов,
Как потому что глупых смех – что треск от хвороста тернового,
Который под котлом дымит и нет того, что было бы от дров.

   И это – суета! – сему Екклесиаст пророчил исчисленьем веху,
Но думы свои всё-таки разумным словом вдохновенно  излагал,
Что мудрый делается глупым, когда беду чинит иному человеку,
Его тем самым притесняя или других, не вровень, притеснял.

И что подарки портят сердце, так как есть слабость в них душе,
А именно, особенность тревожит чувства теперь должным:
Обременяя сердце долгом – событиям к себе; иль ж в кураже,
А так же памятью гнетущийся из состояний настоящих прошлым. –

Конец делами лучше, – суть мыслей следственно итожил царь;
Найдя весомость, что начало умножает в чувствах трудность
И терпеливый лучше высокомерного, как ибо делу не бунтарь:
Превозмогая сие глазу необъятность, не терпенье, нудность.
               
На гнев не будь поспешен твоим духом ни иным, ни прошлым,
Как потому что гнев гнездится в сердце глупых своим толком;
Ещё не говори, – учил Екклесиаст, от мудрости своею, должным, –
Что, отчего дни прежние гораздо лучше нынешних к сия упрёкам?

Ведь, потому что не от мудрости ты спрашиваешь себя об этом…,
А мудрость хороша с наследством и знание сему преемство,
Особенно для видящих под небом солнце и с его посредством,
Как будто быть под сенью серебра, хотя не в этом превосходство.

А, именно, под сенью солнца серебро, для видящих и в их же благо,
Когда как знания – есть превосходство, для него владеющего в том,
Что мудрость жизнь даёт владеющему ею, но и не всуе, и не всяко,
Так как кривое уж не сделает прямым, что сотворилось на излом.

Смотри на действование Божие? – Иуды род царь дальше наставлял
И мудрым словом сетовал, – кто может выпрямить всё то, уж коли
Что сделал Он кривым, иль дни твои под солнцем  обличал,
Чтоб не сказать тебе потом, мол, от судьбы всё это и от доли.

Так благом пользуйся во дни благополучия, что посланы тебе,
А уж во дни несчастья не мудрствуй, а только скупо  размышляй:
Как то; как и другое содеял Бог на воплощающем тобой столпе,
И для того, чтобы не мог сказать против Него, что это ад иль рай.

Всего я насмотрелся в суетные все дни мои, – царь дале порицал,
Что гибнет праведник от праведности ж своей, а нечестивый
Живёт так долго в нечестии своём и всё от жизни только брал,
И был к себе же одному неправдами своими справедливый.

Ещё, – учил Екклесиаст, – не будь уж слишком в жизни строг;
И слишком мудрым не выставляй себя, как может статься, быть:
Зачем тебе губить себя и словом не давать покой всуе для ног,
Чтоб только за бедою нажившую тобой, затем тебе ходить, бродить?

Греху не предавайся и не будь безумен, – царь иудейский дале поучал, –
Зачем же умирать тебе и не в своё на то уж выбранное время,
Ища себе погибель, когда бы только сам себя в грехе б не искушал
И не безумствовал, чтоб нечестивости на сердце возложилось семя.

     И вот ещё, что царь поведал, как мудрость делает сильнее мудрого:
«Сильнее десяти властителей, которые слывут из праведности в городе?
Однако нет такого человека на земле, чтобы ходить путями праведного,
Который делал бы добро и не грешил бы он при этом в умысле, и поводе.

Поэтому не обращай внимания на слово всякое, что говорят  тебе порою,
Чтоб не услышать своего раба, когда злословит он тебя к своей душе в угоду,
Как, ибо сердце твоё знает много случаев, когда и сам ты за чужой спиною,
Злословил о других, иначе относясь к какому-либо от значенья поводу?»

– Всё это испытал я мудростью? И я сказал, что буду мудрым, но не ныне, –
Вздохнул Екклесиаст весомостью унынья, – сего же мудрость далека и от меня,
Как далеко и то, что уж когда-то было; и глубоко – что глубоко, как и поныне
Не рассудить того: кто разумом постигнет суть сего, что суть для всех одна? –

И обратился старец тогда к сердцу, чтобы узнать, исследовать и изыскать
Сие же мудрость и разуму усердство, познать нечестье глупости, а также
Нечестии невежества, безумия, что на сердце не лучшее; не в благодать:
«И вот нашёл я, – царь думами тревожил и себя, и сердце, – что же горше?

Так горче смерти женщина и потому она что – сеть, а сердце у неё – силки;
И руки у неё – оковы, но добрый перед Богом спасётся от узилищ скорбных
А грешник будет ею же уловлен и опалится пламенем огня, как мотыльки
Порхающих на свет лучей – уловок, что скрыты грешнику: углами тёмных».

– Вот это я нашёл, – сказал Екклесиаст, испытывая одно и за другим другое, –
Но не нашёл, чего ещё душа моя искала? – вопросом отвечал себе же он, –
Мужчину одного из тысячи я не нашёл, пытаяся понять душой очередное,
Где женщины и вовсе между ими не нашёл, где человеку место в испокон?

И только это я нашёл, что сотворил Бог правым человека – что ему и лучшее,
А люди в помыслы во многие пустились и ослепили душу к себе же суетой,
И многими делами содеянных под солнцем, что не содеять даже худшее,
Когда бы сердцем обращались, а не пускались в помыслы своей душой? –
               
И здесь, и снова царь в иных раздумьях бытия земного, что под солнцем;
Другим суждением он занимает мысль, вокруг его происходящихся вещей:
«Кто может понимать, как мудрый? – царь излагал сие своим посредством,
Значение вещей, которые он видел в усердных лицах человеческих мужей. –

Лице же просветляет мудрость человека и изменяется суровость на его лице,
Так изначально на челе у мудрого – есть просветление к чертам от сердца,
Когда же у сурового – есть благость к искушению; и властью править во дворце,
Где путь суровости не умолим? – и этому Екклесиаст узрел, как от притворства».

– Я говорю, – учил Екклесиаст, усердствуя от слова, – и слово царское храни;
И это ради клятвы перед Богом; и уходить от царского лица, иначе не спиши;
И не упорствуй в худом от дела тяжбою с престольным, а лучше голову склони,
Как, ибо он, что и захочет: всё может сделать и уж с него так просто не взыщи?

Где слово от царя, там власть и ко всему от облика лица сего к тебе сурова,
Нежели скажет кто ему: мол, что ты делаешь? – а он на это властью промолчит,
Но соблюдающейся заповедь не испытает зла существенно, тем боле никакого,
Как сердце мудрого и время знает, и устав вещам, которые на долю возложит? –

И, потому что – есть для всякой вещи своё же время и устава назначенье,
Но человеку зло великое от этого на сердце и духу утомительно: всё оттого,
Что он не знает, как это будет и будет что в непредсказуемом себе же уличенье;
И кто ему уж скажет про все дела под солнцем, что будет и не будет для него:
               
«Не властен человек над духом, – повествовал Екклесиаст от дней своих, –
Чтоб удержать свой дух в мериле жизни над властью смерти к дням его,
А также в смерти он не властен и нет здесь избавления сему – путей иных;
Напрасно он борьбою этой занят, где также не спасёт нечестие и нечестивого.

Всё это видел я, – царь продолжал, – и сердце обращал на дело всякое своё,
Какое делается под солнцем, во вред иному делу, в человеческих сердцах,
Когда бывает время, и властвует человек над человеком во вред ему сего,
То видел я тогда, что хоронили нечестивых, лишь  возносящем почесть в прах.

И приходили захороненными они, но отходили забываемые от святого места,
Как их и власть, что были вместе забываемы от времени в том городе,
Где поступали так они во вред от власти к человеку…. И это тоже суета! –
Измыслил повелитель иудейский, желая видеть суть суеты в природе».

– Не скоро, над делами совершается худыми, суд! – прервал молчание
Екклесиаст от дрём, витающих в сосредоточье дум его, иным тревожных, –
От этого и не страшиться сердце человеческих сынов судами наказания,
Как потому, что от возмездия урок и делать зло – есть выбор дела грешных.

Хотя сто раз зло грешник делает и в нём коснеет, но благо нет от этого ему:
Я знаю, – царь умащал от ведомого, – что благо будет боящимся стезями Бога,
Которые благоговеют пред лицем Его и что добра не будет в доле нечестивому
И он тени подобно, недолго уж продержится пред Богом в благоговение сего.

Есть на земле ещё и вот такая суета, когда заслуженное обходит стороною,
Где праведников бывает, постигает то, чего заслуживали дела бы нечестивых,
А с нечестивыми бывает то, чего заслуживали дела бы праведников ценою,
Но я сказал, – владыка продолжал, – и это тоже суета, и духу дней неутешимых. –

При этом старец, мудрым словом при себе, заискивал от жизни утешенье
Сынам, от рода человека, родившимся под небом и живущим суетою в суете,
Так как, что делается всё ими на земле, не служит праху более  в забвенье,
Где места нет существенным творениям в гробу ни в мыслях, ни в мечте:

«И похвалил веселие тогда я, – царь снисходил к суждению, – что посему:
Нет лучшего, под солнцем человеку ничего, как пить, и есть, и веселиться
Во все дни жизни для него, которые под солнцем на земле, Бог дал ему,
Как ибо сопровождает это всё его в трудах и менее иль более стремиться.

Тогда: когда я сердце обратил моё на то, чтобы постигнуть мудрость
И обозреть дела, которые, никак иначе, делаются и происходят на земле
Среди которых человек не знает сна ни днём, ни ночью себе в трудность,
То Божии дела увидел все и я нашёл, что человеку будет это не по силе.

Ведь, сколько человек в исследовании бы под солнцем не трудился,
Он всё-таки не в силах этого, чтобы постигнуть все Божии дела Его;
И если бы, какой мудрец сказал, что знает он как этому всему случиться,
То он не может, в меру сил своих, исследованьем постигнуть этого.

Так сердце обратил Екклесиаст своё, на всё для своего исследования,
Что праведные, и мудрые деяния их в руке – в руке: десницей Божией,
И что не знает всякий человек ни ненависти и ни любви от провидения;
Что будет в будущем пред ним во всём уж в том, от участи сего похожей.

– Всему и всем – одно? Одна и таже участь праведнику, что нечестивому;
Что доброму, то ж самое и злому; как чистому, так и нечистому – одно;
А также, жертвы приносящему, всё таже участь, как и не приносящему,
Ждёт общей долей, что каждому от времени до времени дано и суждено.

Всё это-то и худо, что делается под солнцем, где участь всем одна  во всём,
Что добродетельному, то грешнику; и боящемуся клятвы, то не клянущемуся –
И что от этого, что участь всем одна, то обворачивается человеку это злом,
Как, ибо сердце человеческих сынов исполнено безумием посмертного конца.

Исполнено от зла их сердце, поэтому безумие и в сердце их, и в жизни их,
А после с этим, что на сердце, они отходят к умершим и зло в себя вместив, –
Царь продолжал, – воздаяньям зла, что станет им забвением на памяти о них,
Коль сердце злом исполнено, а он надежду не питал, покуда оставался жив.

Кто ещё ходит и кто находится между живыми, то и надежда есть ему,
Так как и псу, живому лучше, нежели быть мёртвым, хоть пусть и львом;
Так как живые знают что умрут, а мёртвые не знают ничего и потому
Им нет воздания, и память предана забвению о них на вечности времён.

Вовеки нет им более части, что делается под солнцем,  им ни в чём:
Любовь и ненависть, и ревность их исчезли; и нет уже им более части…,
Итак, иди, ешь хлеб с весельем твой и сердца в радости полни вином,
Коль Бог благоволит к делам твоим, и умащаются на челе твоём масти!

"Да будут светлы, – напутствовал от мудрости владыка иудейский, –
Во время всякое твои одежды, и помыслы, во время всякое, чисты;
И пусть елей не оскудевает на голове твоей, к сие тебе  благовещенский,
Помазанный от всякой нечестивости, что доставляет сердцу недуг суеты.

И наслаждайся жизнию с женою, которую ты любишь во все дни свои;
Которую Бог дал тебе, – чтил верность царь, – во дни твои суетной жизни,
Ведь потому, что это – доля здесь твоя и в жизни, и в трудах, что в кои
Ты трудишься под солнцем до времени, когда наступит время твоей  тризны.

Так всё, что может делать ты твоей рукой, по силам твоим скольких, делай,
Как, потому что нет в могиле, куда пойдёшь ты, ни мудрости и ни работы;
Ни размышления, ни знания," – повествовал Екклесиаст, что видно ад и рай,
Ни есть уж видно то суждение, для упования на то, где нет занятий, ни заботы.

Но старец мысленно презрел, что человеческим сынам – есть и другое,
Которое под солнцем делается – улавливая в бедственное участью им время,
Что не проворным достаётся бег успешный; победа храбрым их ценою;
Не мудрым – хлеб, и не разумному – богатство; и не искусным – благого бремя:

"И обратился я, – изыскивал Екклесиаст происходящему под солнцем меру, –
И видел я, – продолжил старец, – что есть для всех и время, как и случай их,
Как ибо времени не знает своего, сей человек и попадается в подобие примеру,
Как рыбы попадаются в пагубную им сеть или, как птица он, в силках запутанных.

И вот ещё, какую видел мудрость я  под небом, и важной показалась мне она:
Вот город небольшой и в нём людей немного; и подступил к нему великий царь;
И обложил его, и произвёл во круг него осадные работы, и раскрывал знамёна
Числом большим, что величало его силу, что он теперь их господин и государь.
               
Но в нём бедняк нашёлся мудрый и город этот спас от мудрости своей,
Однако же никто не вспоминал об этом бедном человеке. И я тогда сказал,
Хоть мудрость лучше силы, однако же, пренебрегается признанием толпой:
И мудрость бедняка забыта, не слушают его слова – не к масти видно ореол.

Хотя спокойно высказанное слово мудрых выслушиваются лучше пред толпою,
Чем, нежели крик властелина между глупыми, чтобы решить что-либо миром,
И потому, что мудрость лучше воинских орудий и праведное в ней перед бедою,
Когда один погубит много доброго тщеславием к себе же и погрешивший в том».

И после, как поведав о тщеславие, которым умножается делами коим суета,
Царь об ином уж рассуждал: когда и ложка дёгтя портит бочку горьким мёдом;
Когда ничтожной малостью – есть порча целого от незначимого сему вреда,
Где соотношения наивности в пустяк не восполняется, что делалось с трудом:

«И портят мухи мёртвые масть мироварника благовонную, и делают зловонною,
Что делает и небольшая глупость то же, для уважаемого человека перед толпою, –
Приравнивал Екклесиаст одно к другому, – с его же мудростью и честию пристойною,
Как левая рука не сделает того же, что можно сделать, не испортив правою рукою.

Поэтому, как сердце мудрого по правую становится и держит эту себе сторону,
Когда же сердце глупого на левую гадует сторону из избранных от суеты дорог,
Но по какой ни шёл бы глупый выбранной дороге, то у него, чтоб было поровну,
Недостаёт всегда от смысла, и всякому он выскажет, что глуп (не переступив порог).

Но вот другое есть ещё для человеческих сынов, которое под солнцем происходит, –
Вещал великомудрый старец о гневе вспыхнувшим начальника сего вдруг на тебя, –
То места твоего не оставляй, – учил Екклесиаст, – так как поспешность злое не заботит,
Когда как кротость покрывает и большие проступки, которыми черпается всуе судьба».
Кто камни передвигает, тот может надсадить себя; и кто дрова с запасом колет,
Тот может случаем подвергнуться к опасности от них», – а дале царь учил
Новомудрённым, но так же в осмыслённости наставника: дающего совет
И сохраняющим премудрости, которые и в наши дни, как становление мерил:

"И притупится, если лезвие у топора, – перечислял Екклесиаст причинность, –
Не будет отточено, то надобно и силы  будет напрягать, и прилагать усилье,
Когда же мудрость здесь умеет, исправить это в надлежание и в тщетность,
Которым лучше быть в труде, так как проходит в ничего и сильного обилье.

И вот ещё, что видел я, – иже раб Божий об ином тревожился и рассуждал, –
Коль, если змей ужалит без заговаривания неосторожного своим укусом вдруг,
То злоязычный его не будет лучше, коль и его, как змея, несчастный и не ждал,
То так же нечестивость, от злого языка слова, расходится худой молвою вслух".-

И далее Екклесиаст учил, что мудрого слова из уст его – есть таже благодать,
А глупого уста его же губят, так как начало слов из уст его – нечто, как глупость,
А конец речи с уст его – безумие, так как сие же может неутешно раздражать
От многих слов, которыми, кой разговор из увлеченья, превращает в нудность.

Ведь глупый много от себя наговорит, хотя не знает человек, что дале будет,
Так как кто скажет, нежели ему, что будет после и что останется после него?
Ещё труд глупого утомляет же его, как и незнающего, который и ещё забудет;
Ведь он не знает даже и дороги в город, где навыков поболи, для труда его.

Но всей черёд раб Божий ведал о земле, которой статься управляет отрок:
«Вот горе той земле, где царь с годами ещё отрок, – причитывал Екклесиаст, –
И горе уж тебе, земля, когда князья твои едят так рано: чревоугодью впрок,
Где сытостью рассудок притупляет и силу только глупости от этого сие предаст!
               
Затем царь размышлял о сказанном и о делах: «Есть зло, – чинил учение владыка, –
Которое под небом видел я и это, как бы, происходящая погрешность властелина,
Когда невежество постановляется на большей высоте и, где богатые сидят так низко,
Что видел я рабов и на конях, а их князей ходящие пешком в подобие простолюдина».

И к этому Екклесиаст приложил, от мудрости прожитых не напрасно многих лет,
Что от невежества – есть зло, которое потянет за собою, чем будет занят человек:
«Кто яму некую копает, – худое царь так попирал, – тот упадёт в неё: на свой извет,
А кто ограду разрушает, того ужалит змей, ведь ограждение от змея, как вроде оберег.

Вот облака – что есть хранилище небесной влаги в благодать живому;
И вот, когда они сей, влагою полны, то дождь они прольют на землю,
Как если жизнь полна, то для воздания сего, опустошается она иному:
Пролив свои дожди насущем, что уготовлено возданием сему на долю.

И если дерево уж упадёт на юг или на север, то и останется оно уж там, –
Царь измышлял так суть, что неизбежна каждому на доле жизни человеку,
Которая, как древо упадёт по истечению отмеренных сей полнотою дням, –
Куда и упадёт: на юг или на север, – владыка обряжал усопшего дорогу. –

Кто наблюдает ветер, тому не сеять и уж не жать тому, кто в облака глядит,
Так как не знаешь путей ветра и как во чреве у беременной, от семя твоего;
Как кости образуются? – остепенял знамения причуды царь, что семи льстит,
Когда мы судим по облакам и по ветрам, а не от Бога сделанное сутью всё. –

Так знать не можешь дело Бога, Который делает всё, – владыка своих дней,
Учил тому, где каждому своё от понимания, когда так рядом жизнь и смерть, –
Нежели, что утром семя сей твоё и вечером не давай и отдыха руке твоей,
Как ибо ты не знаешь, что то или другое, – судил Екклесиаст, что будет впредь. –

Не знаешь, что удачнее: то или другое будет, как равно хорошо ли это будет,
Для времени удач и равно, но сладок свет, для глаз приятно солнце видеть," –
Вверял Екклесиаст испытано, по сути каждому в известности: кто что осудит
И время изберёт не в силу благости утра, поэтому и сладок свет, ему и ведеть.
               
А старец  далее о смерти и о жизни ведал, что пусть, который много своих лет
И проживёт сей человек на свете, то пусть он веселится в продолжение дней;
И помнит пусть о тёмных днях, которых будет много, хотя всё это тоже суета сует,
«Так веселися, юноша, при юности, – вещал от мудрости так Екклесиаст, – твоей;

Путями сердца твоего ходи и по видению очей твоих  ходи, но только знай, что
Бог за это всё: на суд тебя за это приведёт, – лелеял старец безмятежные года
И юность вороша, учил, чтоб удаляли бы печаль от сердца своего, как уж и то,
Чтоб уклоняли бы от тела злое, как потому, что детство, юность тоже есть суета. –

И помни твоего Создателя в дни юности твоей, – царь продолжал, – доколе
Не пришли тяжёлые и времена, и дни; не наступили годы, о которых в сути,
Ты будешь говорить, что удовольствия  в них нет тебе от той поры, от доли,
Когда ещё, доколе не померкло солнце и не нашли  вслед за дождями тучи.

В тот день, – владыка чуждость жизни попирал, когда приходят  времена
В необратимости сего живого, когда от доли наступают к старости лета, года,
А дух дающий жизнь, телесность оставляет, которая от дряхлостью до тлена
Предаться одру плакальщиц, земле и праху, что уготовлено для склепа, гроба, –

И возвратиться в землю прах, – увещевал Екклесиаст былое, – а дух,
Как должно: возвратиться к Богу, Который дал его для жизни человеку…
И это суета сует! – сказал Екклесиаст, как посему и в этом человеку недуг,
Так как нет места уж такого на земле, чтоб не было бы ограничений сроку.
                ---------------------------------------------