Рассказ основан на реальных событиях, г. Санкт- Петербург, 1995 год.
Грязные чайки бешено носились над только что проснувшимся городом. Их дикие возгласы проникали в каждый дом и вносили непередаваемый ужас. Истерзанные голодом и холодом, они нервно постукивали клювами по железным подоконникам и пристально заглядывали в окна, прося, умоляя о крошке хлеба. Но, спустя несколько неудавшихся попыток, они с теми же воплями срывались с подоконников и летели к мусорным бакам, где разрывали между собой куски найденной пищи.
Не прочь полакомиться были и кошки, которые шныряли между баков, запутываясь в свёртках вонючей бумаги или в кусках, измазанного грязью, затем припорошенного снегом, пенопласта, одновременно прячась друг от друга в этих жалких лабиринтах. Стоило им только встретиться, как тут же раздавались хриплые стенания и кошки с рёвом бросались на своих собратьев, вонзаясь клыками в их судорожные тела, выцарапывая цепкими когтями их злобные скупые глаза.
Иногда, будучи более сильной и разъярённой, кошка с истинно-лисьим чутьём подкрадывалась к почти безжизненной чайке и уже спустя несколько секунд, срывала с неё клочки мокрых обглоданных перьев. Затем острые клыки рубили на части нечто очень хрупкое и костлявое, из которого не переставала сочиться кровь.
Здесь часто бродили больные собаки, с лишаями, порой, совсем облезлые, с поджатыми от страха и слабости, хвостами. Обычно они ели всё подряд, ничего не перебирая, часто елозя дрожащим языком по снегу, собирая уже успевшие замёрзнуть капельки чей-то крови.
Это была своя, оторванная от жизни- жизнь, слишком мучительная, голодная, холодная и изувеченная. Это была жизнь на помойке. Она принимала всех, без исключения. Сюда можно было прийти и остаться, даже иногда- согреться зловонным, но столь желанным теплом, исходящим от подожжённой подростками всякой дряни. Помойка была излюбленным местом любопытной детворы, где та находила разные интересные безделушки, красивые фантики и коробочки, всякую всячину, вплоть до обретения настоящего живого друга- кошки, собаки или крысёнка. Это место можно было назвать «многоживотным» и многолюдным, в вечно царящем хаосе, ругани и брани. Здесь, как нигде иначе, уживались такие понятия, как жизнь и смерть, животное и человек, гуманность и жестокость. Нигде иначе животное и человек не были столь равноправны, столь одержимы одним желанием- выжить…
- Гадина, сволочь,- истерически орала нищая, вырывая из собачьей пасти горбушку чёрного хлеба.- Это мой хлеб, я его первая нашла!..
Её вопль пронёсся как вихрь, который закружил в воздухе испугавшихся голодных птиц. Грязная нищенка, одетая в небрежно свисающие и слипшиеся лохмотья, со зверски-смотрящими глазами, пинала ногами худое измученное тело собаки. Полуоткрытые глаза собаки слёзно умоляли о пощаде, казалось, излучая удивительную и редкую человечность. Вырвав из окровавленной пасти собаки горбушку хлеба, нищенка жадно, подобно животному, вцепилась в неё зубами. Затем, успокоенная мыслью о предстоящем ужине, она кинулась к баку и начала лихорадочно рыскать руками, разгребая груды тухлого и гнилого.
-Это мой бак, милочка,- поспешно подошла к нищенке совсем осунувшаяся старуха, на которой красовалась кроличья, почти вся в дырах и заплатах, шуба, измазанная со всех сторон дурно пахнущим дерьмом.
- Дура,- процедила сквозь зубы нищенка и рукой, насквозь пропитанной разной падалью, прошлась по лицу своей давней знакомой. – Мой бак- это мой, а вот твой- рядом.
Одичавшая сгорбленная старуха, недолго думая, вдруг подошла вплотную к нищенке и гадко плюнула ей в лицо. В ответ нищенка повалила старуху и, бормоча, крича путаницу нелепых грубостей и пошлостей, стала толкать её ногами, как и ту обессиленную полумёртвую собаку…
Нищенка с яростью запихивала себе в рот всё то, что находила под руками и глухо сопела от нахлынувшего на неё удовольствия. После довольно удачного завтрака, из дырявой сумки, валявшейся на снегу, она достала бутылку с жёлтой жидкостью и тут же опустошила её. Швырнув, ругаясь, бутылку в бак, нищенка ушла.
Собака, каким-то особым чутьём чувствовавшая, что опасность миновала, превозмогая боль, встала, опираясь на задние лапы, и подползла к старухе, навзничь лежавшей на колком грязном снегу. Полное боли, болезни, существо, облизывало уже ставшее холодным лицо старухи, неуклюже и с боязнью касаясь её тела своими окровавленными лапами. Но вопреки всему, худое и бледное лицо старухи оставалось безжизненным.
Как бы подкрадываясь, еле слышно, к телу подошёл поникший дрожащий старичок. Равнодушно вздохнув, он ткнул палкой в собаку, которая в ответ издала нечто, похожее на писк. Так же равнодушно он обследовал тонкой палкой тело мёртвой старухи. Пользуясь случаем чей-то безысходности и смерти, старик начал собирать в тут же найденную коробку какие-то кости и шкурки от бананов…
Уже вечерело, когда улетели в свои гнёзда сытые птицы и когда уснули, утаившие голод, заразные кошки и собаки. У помойного костра грелись обезображенные лица бомжей, периодически громко ругаясь и передавая друг другу бутылки с медленно убивающим ядом. В компании этих падших было странное пьяное веселье, в которое изредка врывался жалобный писк погибающей собаки. В пустой холодной темноте светились удивительные глаза животного, излучавшие тот тёплый и добрый свет, которому не было места в этом изуродованном мире…
8 января 1995 года.
Рассказ был напечатан в газете « Смена» в том же году…