О том, о сём.
Когда я поступал в Ленинградский Горный Институт, сдав последний экзамен, я заболел желтухой (гепатит А). И отлежавшись в Боткинских бараках, проучился месяца два на первом курсе. Затем наши все группы, отправили на
практику в город Кировск, МурмАнской области. Мы там работали и учились с приехавшими преподавателями. Я попал сначала в помощники электрику дяде Мише Баслакову. С которым вечно случалось что-нибудь. В Кировске было много двухэтажных деревяшек с туалетами типа «Сортир».
Когда яма наполнялась приезжала говновозка высасывала содержимое и увозила. Один раз она высосала, чуть отъехала от дома и что –то случилось с запорным устройством и содержимое бочки вылилось кучей на землю. А дело было
зимой. Кучу прихватило морозцем и подзасыпало снежком. Как раз под горкой, а с горки по тропинке в сапогах бежал трусцой дядя Миша с работы вечерком, засунув руки в карманы
«бобочки». А ведь зимой там полярная ночь. С разбегу он влетел в край кучи, не удержался и бочком погрузился.
Потом конечно выбрался, отряхнулся, как мог и домой.
А ведь в этих домах ни ванн, ни горячей воды не было.
Потом меня перевели в бригаду ремонтников. Бригадир - Петро Наточев, мужчина средних лет, серьёзный. Знал немецкий язык.
Пацаном угнали в Германию, попал на металлообрабатывающий завод, восточнее Берлина, где немец - мастер, вбил ему палкой этот язык.
Работал в бригаде один старик, лет пятидесяти, который каждый раз в субботу, под конец смены напевал себе под нос : «У каждой работы имеется срок, суббота, суббота, субботний вечерок.». И все знали, что он надеялся, старуха выставит ему сегодня малышку.
Был Женя Ермолин, по прозвищу - Кобель. И один сварной, белорус, любитель зимней рыбалки - Мормышка. Так вот раз Петро ехал по путёвке на юг и на полдня застрял в Москве.
Увидел у одного театра афишу пьесы, даваемой немецким театром на немецком языке. Купил, с лёгкостью билет и зашёл.
В зале, полупустом, сидели одни женщины, как выяснилось, учительницы немецкого языка. Началась пьеса и Петро с удивлением обнаружил, что ничего не забыл. Он всё понимал.
Хотя, по репликам, краем уха, слышал, учительницы не всё.
В антракте его спрашивали, глядя на его простецкий вид, всё ли он понял и он им, к их удивлению, отвечал на немецком, на берлинском диалекте, что всё. Спрашивали где он
учился и у каких преподавателей. Он сказал, что не дай вам Бог.