Когда умирают птицы – они превращаются в камни;
Лежат, говорят друг с другом. В их снах места нет полётам,
А ветер несёт пылинки – они распахнули ставни
Замшелого дома на сваях. Никто не спросил их: «Кто там?»
Там ходики век не ходят, и тапочки век не носят,
И каменнолобый некто молчит о хозяйском ранге.
И сыплется град иллюзий, как иглы засохших сосен,
Но кто-то, рожденный ползать, бессмертной улиткой в банке,
Считает часы и годы, счищает потеки грязи
С наружной обшивки дома – так тряпкой «привет» эпохи
Смахнуть, иль стереть под силу, пускай то подобно казни
Изнанки греховных козней. На кухоньке хлеба крохи
Рассказывают анекдоты с библейским подтекстом. Может
Снег тюлевых занавесок кружился улыбкой кроткой
Близ томной громады кресла с морщинистой серой кожей –
Оно не привыкло думать о том, что ветвистой тропкой
Змеится пунктир прозренья прошедших моментов счастья:
Такого, что плачут камни. Такого, что чахнут птицы…
А в тленном хозяйском мозге зубчатая ржа запчасти
Скрипит, точно пух снежинок. Рука его держит спицы,
Что долго вязали свитер: колючий и безразмерный.
Надеть бы его – да толку? Здесь нет никого, кто мог бы
Примерить чужое горе, ослабить тугие нервы –
О том не жалеют звёзды, тем паче тельцы и овны…
И мягким ковровым ворсом лохматят хвосты кометы
В безлюдном и чёрном небе. В него не смотрели век уж…
И столько же лет молчали. Вопросов: «О, друг мой, где ты?»
Не слыхивало пространство: податливое, как ветошь.
И мёртвые птицы упали, как грозного града льдинки,
С куска ожидаемой тучи на поле, где дремлют камни -
Те слышат природы вздохи, и видят во сне картинки.
Хозяин, впусти погреться… Эй, небо, слезинкой капни!