Стосковался по белому,
Бог меня и услышал:
ночью городу целому
снегом выбелил крыши.
Не оставил живого Он
между крышами места,
и в раю зашифрованном
больше нет Бухареста!
Словно замки воздушные,
рукоделие девье,
стали, раньше тщедушные,
над бульваром деревья.
Наваждение Дантово:
в этом мареве света –
очертания давние
твоего силуэта.
Где-то там, среди ярусов,
с Беатричею рядом,
ослепительно-яркая,
не ответила взглядом.
Невеселое чаянье,
и потуплены очи,
и невольно раскаянье
сердце точит и точит.
Не путями Господними
шел ты к суетной цели –
буераками, сходнями
словно в адовы щели.
Но когда-нибудь вольтовой
вера вспыхнет дугою,
все небесное воинство
встанет враз предо мною.
И тогда среди ярусов,
с Беатричею рядом,
ослепительно-яркая,
мне ответишь ты взглядом.
Беспощадный и памятный
монолог состоится,
и бессмертья параметры
отразят наши лица.