ты говоришь мне "у тебя колени острые, плечи острые,
а живот твой - это необитаемый райский остров,
мне так надоели все эти мины постные,
я бы остался с тобой, вошел на цыпочках, если хочешь - вбежал,
или на коне въехал, обнажив огромный кинжал,
хочешь буду тебе постояльцем, хочешь - постоянным жильцом,
у тебя как будто с иконы срисованное лицо".
но каждое твоё слово соскальзывает с меня, как масло,
и над тобой мне данной неведомым кем-то властью
я казню тебя у себя внутри - там хорошая плаха,
полетит голова, не успеешь ахнуть,
моё кладбище разрослось, уже вылезает наружу,
из меня мертвецы торчат гниющим забором,
видишь - некоторые уже разбужены
и хотят тебя утащить с собой.
а ты стоишь и сияешь, словно целовал падающую звезду,
словно не я перед тобой, а принцесса всех водопадов,
и говоришь, что только со мной ты думаешь,
будто это и есть рай, а другого тебе не надо,
говоришь "я видел всяких, простых и бесцветных,
умных и зрелых, диких, словно сошедших с гор,
но с тобой мы гуляли как-то по весенней Москве,
и я почувствовал, что не знал никого,
что мне не нужно другой судьбы, по крайней мере сегодня,
что я тебя осязаю, а значит верю,
и если хочешь - руби мою лохматую голову,
у меня наутро вырастет две".
и ты на меня смотрел, как на море - затих и обмер,
виновато голову клал на плечо, словно блудный сын,
и такое счастье у нас застывало в районе рёбер,
что над нами останавливались часы.
*
через месяц мы разошлись, оба живы, без особых потерь,
и друг друга скорее всего не оплакиваем в темноте,
и не то что бы я тебя запомнила или полюбила -
ты вообще никак не отметился на моём погосте:
просто у меня внутри теперь пустая могила,
и другим мертвецам она не подходит по росту.