На полотне небрежной россыпью Париж
художнику как будто не хватало краски,
усыпал даже крону Эйфелевой башни,
пунктиром - точкою замысловатый штрих.
Как ярки грани, как художник юн,
и все увереннее взмахи над палитрой,
поет душа , порхая над пюпитром,
и сердце рвется в клочья перебором струн.
Так было бы. Душа художника нежна,
и непризнание для него подобно серым будням,
где есть мольберт, и краски, и как будто
и жизнь его кому-нибудь нужна,
но недовольно ноет искреннее сердце,
дрожит от пьянства преданная кисть,
и за плечами тянет пройденная жизнь,
и над Парижем тускло солнце меркнет.