Сразу скажу, что читала все стихи в процессе приема, а некоторые и не только в ленте, поэтому играть для себя в анонимность я не стала.
Выбрала то, что запомнилось.
Спасибо всем авторам за стихи.
Евгения Костюкова Для Конкурсов «утешение утешительницы» http://www.stihi.ru/2015/03/27/10886
над палестиной закат арбузный.
"семечки-звёзды пойдут на бусы," –
сын утешал – "а наряды, мама,
я для тебя сотворю из храмов.
по'лно, родная! мои ладони –
лодка, которая не утонет.
в этом ковчеге найдётся место
каждому, кто от себя отрезан,
каждому, кто безнадёжно болен
мной и рождением колоколен.
скоро весна – потому не надо
плакать да кутаться в те'ни сада..."
оливоока и негасима
та, кто любуется в боге сыном,
та, кто его до сих пор качает...
неутолимы её печали.
Не знаю, так ли задумывал автор, но для меня образ матери и образ родной земли в этом стихотворении практически сливаются. Дивно изукрашенная храмами и колокольнями земля, и творчеством – храмы, колокольни – рожаются творятся, и каждому найдется место на родной земле и в материнской любви.
Липа Липовая «не торопи» http://www.stihi.ru/2016/09/18/1277
Не торопи осеннюю печаль,
бегущую за порыжевшим летом
с норштейновским туманом по ночам,
куда «ау» уходит без ответа,
где тонут в молодильном молоке
ершистые рябина с бузиною,
куст сентябрин, не сорванный никем,
и тусклый свет, что держит надо мною
фонарь согбенный - отставной маяк
над островком верандной панорамы…
…И запах яблок - путеводный знак
со смены припоздавшему адаму…
Единственное, что меня смущает в этом стихотворении – это молодильное молоко.
Да, игра со звуком, отсылка к яблокам и Адаму, но у меня не складывается. Не становится ровнее согбенный фонарь, сентябринки не превращаются в пионы, не становятся зелеными ягодки рябины и бузины.. не омолаживаются.
А может, я просто не поняла связки с туманом, идущим из норштейновского детства.
Полина Синёва «У женщины внутри...» http://www.stihi.ru/2016/11/13/2591
У женщины внутри – неначатый клубок,
несвитое гнездо, неповрежденный улей.
И в комнате ее - пространства теплый бок
и оболочки дней, повисшие на стуле.
Погаснет темный свет, из разноцветных глин
взойдут на небосвод все твари и светила,
и воздух золотой, как божий формалин,
собой омоет все, что здесь происходило.
Все семена луны взойдут по одному,
предназначенья трав и завязи улиток.
Она прочтет любовь, разлуку и войну,
растягивая боль, как драгоценный свиток.
Как быстро тает плоть, разматывая нить,
и возникает путь для нового героя.
Она уйдет туда, чтоб все соединить,
и правильную дверь своей рукой закроет.
просто выбираю, поскольку автор просил без комментариев.
Тургут Элл-Макбак «Мух» http://www.stihi.ru/2016/12/06/5716
Паучка-старикашку спросили:
“Дедушка, ты столько наплёл паутины,
Столько по стенам набегался,
Спасаясь от туфель, газет и рук,
Прячась за плинтусом, в гардеробе,
Целыми днями вися между двух
Вешалок в дальнем конце чулана —
Чего же ты хочешь теперь,
Когда наступает зима,
Дом заколочен, хозяева съехали,
Старый детский бассейн,
Собравший по каплям
Все слёзы осени,
Замёрз, и сосульки на ставнях
Звенят, будоража слух?”
“Мух”, он бормочет. “Мух, мух.
Мух, мух, мух.”
Старый дедуля-диктатор,
Правивший столько страною,
Что никому не упомнить
Кто правил здесь до него,
Среди большого семейства
Смотрит в экран телевизора
Мутным, невидящим взглядом.
“Дедушка, что же ты хочешь”,
Галдят, обступив его, внуки,
“Ты, от которого прятались толпы,
Спасаясь от ружей, дубинок, лопаток
И этих в серых костюмах,
Целыми днями вися между двух
Вешалок в дальнем конце чулана, —
Что же ты хочешь теперь,
Когда бедность настала,
Люди уехали за море или на небо,
Старая Площадь Парадов
Сплошь поросла бурьяном,
И сосульки на танках
Звенят, будоража слух?”
“Мух”, он бормочет. “Мух, мух.
Мух, мух, мух.”
Несмотря на недоработки и некоторую сыроватость, стихотворение запоминается - и среди многих хороших стихов этого лонга оно вспоминается одним из первых, настолько ярки образы – зрительные, звуковые, смысловые.
Ольга Домрачева «юдищное» http://www.stihi.ru/2016/12/11/7682
дня за пазуху припрятав цветик аленький,
ходит вечер по округе в белых валенках –
пляшут снежные бесята
в глазах его мальвовых.
ступает мягко,
но с каждым шагом
заползает десятая…
сотая мышь сомнения в твоё сердце.
а вечер поёт, протяжно, метельно:
нааастенькааа, гдеее же тыыы,
гдеее тыыы?
идиии зимовааать со мнооой…
оправдываешься: нет, нет,
не настенька я – зина, валюша,
или ещё кто,
может быть поля...
да юдищу, в общем-то, всё равно.
и сто двадцать шестая мышь /жаба, змея ли/
тебя изнутри душит,
сердечные обитатели когтями колют,
вьются,
раздвоенными языками жалят.
падаешь в бездну,
опустошённый, чумной,
безвольный.
стонешь: маттушкка, баттюшкка...
открываешь глаза – в квадратах оконных блюдец
остывает парное молоко субботнего утра.
в чашке дымится духмяный травяной отвар –
муж добавил в него мёд.
подносишь к губам, вдыхая аромат,
думаешь: любит…
пить минуты мелкими глоточками,
и то, что с вечера в тебе бесновалось, болело –
заживёт.
Совершенно колдовское стихотворение, сказочно-притягательное, страшное и утешительное.
Все заживет, правда.
Александр Спарбер «Кризис» http://www.stihi.ru/2016/06/13/4774
Я заблудился в тексте, как в лесу.
Точнее, в языке. Не в том ли дело,
что все мы рвёмся выйти за пределы,
куда-нибудь, на волю, на несу-
ществующее поле, где растут
нездешние растения и злаки?
И вот, чутью поверив, как собаки,
мы кружимся и ищем, ищем след…
Ты выйдешь, – говорил себе я. Нет,
не думай, а смотри. Забудь про речь.
Смотри, как лягушонок неумело
своё воздушно-капельное тело
из водоёма силится извлечь;
смотри, как голубые пауки
цепляются за веточки метафор;
запоминай болотный этот запах
и пузырьки.
Ползи, ползи… и словно некий груздь,
из-под земли ты прорастёшь наружу,
и лягушонком выпрыгнешь из лужи,
и может, даже квакнешь что-нибудь.
Умение видеть в малом большое и в, казалось бы, пустяке главное – редкое умение. И здесь оно присутствует, как и свежесть и точность образов.
Когда из частного случая есть выход в иное пространство – это именно тот случай.
Алёна Рычкова-Закаблуковская «Мук» http://www.stihi.ru/2017/01/04/7283
..............................................Verа
Время настанет – Бог выпустит чашку твою из рук.
А пока ты маленький мук.
Ты лежишь – ни свет, ни звук
не затрагивают сознания.
Занавеска, стена, паук
выплетает сеть. Нет названия
у болезни. Белеет
над тобою мать твоя Пелагея:
- Ветка-веточка-черенок,
Соломинка-тросточка-лепесток.
Встань, проснись, пробудись скорее.
Гул по дому – шумят дядья,
Ро`дной матушки братовья:
- Дай-ка мы её, сестрица, за ножки..
Да головой об порожек.
Всё одно – не жиличка!
Чу, в оконце долбится птичка,
Половицу щупает лучик.
Мать отвечает:
- Не дам! Ей лучше!
А ты лежишь, чернея ртом.
Но Бог с божницы говорит: потом.
На всякий случай.
С ним не поспоришь.
Бог есть Бог.
К скамье у дома
Выходит мать, не чуя ног.
Слово её олово
В землю стекает разгорячённое.
Рядом, как птица, садится
женщина чёрная:
- Не спрошу ни питья, ни еды.
Допусти до своей беды,
Не пожалеешь.
В дом завела и не стала стеречь.
За занавеской странная речь –
Шёпот не шёпот, клёкот не клёкот.
Не разберёшь. Матушка щепоть
Робко подносит ко лбу.
Тянется время долгое, странное.
Словно в дыму
лики сменяют личины.
«Печь моя печка – дома сердечко!
Забери печаль мою кручину,
завей в колечко.
Во имя Отца и Сына…»
Солнце скатилось за бугорок.
Переплывая высокий порог,
Странница тихо выводит слова:
- Жить будет долго.
Семьдесят два.
Вспомнишь ли после? Испуг на испуг.
Тёплые волны у ног, у рук..
Лодка качнулась от белой сосны.
Блик на иконе.
Личико светлое. Капля росы
У розовеющих губ.
Светом закатным красится сруб.
Мчат твои кони.
Что скажешь – стихи есть стихи.
Когда уже нет ни на что надежды, кроме как на чудо, оно случается. Нечасто, но случается.
Активированный Уголь «В этом доме я помню все тени» http://www.stihi.ru/2017/01/24/9627
В этом доме я помню все тени
и угол луча, проходящего утром
между шторами, и первый скрип половицы -
самый громкий на свете,
и веник, на свету лишь имеющий это обличье,
а в сумраке или во мраке похожий на ведьму.
Ты лежишь, ты не можешь схватиться за край одеяла,
шевельнуться - смертельно, но хуже - глаза отвести,
и, когда засыпаешь, она над тобой нависает:
отчитает свои заклинания - ты до утра неподвижен.
В её фартуке были конфеты. Ты хочешь конфету?
Целый день отбивают часы, потому он, наверное, взбитый
и достаточный, чтобы вообще ничего не просить.
Никогда ничего не просить.
Помню градусник, мёд, одеяла и холод ладоней,
как консилиум призраков у изголовья галдел
и как маятник часовой
делал комнату 3 на 4
медленной и каучуковой,
полной событий.
С ковра на стене
то спускается хвост полосатый,
то тянется длинная шея,
исчезая, пока ты по ней
успеваешь глазами достичь головы
и качается люстра, задетая этим движеньем,
и из двух паучков, что на скорость штурмуют её,
один падает вниз, но его выручает страховка.
В этом доме я помню все тени
и ведьму, и консилиум призраков,
но ни одной -
даже маленькой -
смерти.
Очень часто стихи у верлибристов превращаются в один нескончаемый монолог, одно бесконечное стихотворение. Здесь автор очень вовремя останавливается, давая совершенно законченную картину. С хорошим финалом.
Rewsky «Белое» http://www.stihi.ru/2017/01/17/1260
Предназначенье выглядит шутя,
когда проходишь точку невозврата.
..Когтистый наст, где искорки блестят,
осядет пылью снежною на лапах.
Вожак бежит, поскольку он вожак,
скрипят полозья нарт, качая сутки,
и лес вокруг, дрожа и ворожа,
тенями вечер синими рисует.
Забудешься раскаяньем ли, сном -
пока костёр поддерживает небо,
собаки рвут подстреленную нерпу,
и компас жжёт ладони стрелкой "норд".
Мы - точка крови, что ещё бежит,
стремясь пройти безмолвие рассвета,
и хочется спешить за словом "жить",
и хочется давно забыть об этом...
Зачем мы здесь, куда и почему -
не главное, когда сжимает стужа.
Земные твари, мы по одному
себя в земном пространстве обнаружим -
ни по следам, ни доблестью, ни днём,
где солнца луч пронзителен иначе...
Сжимает грудь дыханьем белый норд.
В свои ладони нас снежинкой пряча.
Дай мне глоток растопленного льда,
горячий сон - что будет, если станет...
Завыл вожак, и ветер, как всегда,
ответил, ледяной мерцая сталью...
Это – Север. Настоящий, без дураков. Когда только ты – и пространство под низким небом. С ветром, дующим – сквозь тебя. Когда выживают только сильные. Сильные духом.
Что еще – зная любовь автора к игре словами и образами, порадовалась минимуму этой игры – мужское, строгое стихотворение. Что не умаляет его образности, разумеется. Как и любимые автором амфиболии. И такая загадочная первая строка).
45. Максим Рцы Еремеев «Наталье» http://www.stihi.ru/2017/01/31/1024
Отчаинки кружатся в чашке,
стремятся в чёрную дыру.
Казалось прежде мне, Наташка,
что я вовеки не умру.
А нынче всё прозрачней, что ли,
и призрачнее, словно бес
насыпал в сахарницу боли
и заставляет ложкой есть.
Вопросов много без ответов:
на чём вселенные висят,
где брат, куда уходит лето,
и почему мне пятьдесят,
и каково у смерти в лапах.
На предпоследнем вираже
«ещё» теряет цвет и запах
и превращается в «уже».
Хотелось бы сказать – в каждом из нас до глубокой старости – но, увы, это было бы преувеличением , но в очень многих живет удивляющийся и любопытный подросток, который задает себе вопросы, на которые нет ответов у него, взрослого… и в этом контексте – обращение - Наташка - удивительно уместно.
Очень живое, очень органичное стихотворение. Хотелось бы почитать автора еще).