Марийские деревни, конца 70-х начала 80-х годов ХХ , представляли собой убогое зрелище, особенно те, что находились в самых глубинках. Казалось бы, и климат благоприятный, и земли, жирные да черноземные, но жили там люди бедно. Избы, топились, по чёрному, а зимой и вся живность, тут же, за загородочкой, ютилась. Старухи, особенно, в пору распутицы, под лапти полиэтиленовые пакеты на носки приспосабливали, чтоб ноги не промокали. Казалось, что только в этом и дошли до них блага цивилизации - хрустящие продуктовые пакеты. То ли в силу национально сложившихся традиций, то ли в силу своей природной лени, но их повседневный быт и образ жизни, свидетельствовал о том, что застряли они где-то в начале ХУ111 века, да так оттуда выбраться не могут.
Самобытный и своенравный народ. Об этом ярко свидетельствуют исторические хроники. Царь, Иван Грозный, не единожды отправлял в марийские земли своих стрельцов, чтобы обратить этот народ в христианство, но эти попытки так и не увенчались успехом. Дух язычества тесно засел в их сознании, передавался от поколения к поколению. Свадьбы, похороны, народные гуляния - всё, проходило, неукоснительно, следуя заветам древнейших предков. Непосвящённому в это оставалось только удивляться.
У православного христианина, да и убежденного атеиста ритуал марийских похорон вызвал бы не только недоумение, но и возмущение. В доме - покойник, а из окон доносятся песни под гармошку: весёлые, да разухабистые. И так, с приплясами, до самого кладбища и идут. Вот, только обратно, возвращаясь, плачут. Объясняют это довольно просто: чем шумнее и веселее будут проводы, тем веселее будет жизнь усопшего, в том неведомом никому, загробном мире.
Вот, в такой обстановке и прошли детство и юность Марии.
После окончания 8 классов малокомплектной деревенской школы, девушка решила уехать в город и поступить на учебу в какое-нибудь училище, где есть общежитие. Нельзя сказать, что девушка была красавицей: ростом намного выше среднего, излишняя худоба да бледность. Да и черты лица особо на привлекательность не указывали, правда, дурнушкой тоже ее было назвать нельзя. Были в общаге красавицы, за которыми толпами парни ходили, да не то, что ходили, по ночам в окна лезли. Вахтершам не раз за ночь приходилось милицейские наряды вызывать. Вот, только не вокруг неё крутились и не к ней в окна по ночам лазали. Скрытная и молчаливая, про таких в народе говорят, что сама себе на уме. А на уме одно только было: как бы то ни было - руками, ногами, зубами или какими другими частями тела, зацепиться, остаться в городе. Распределение после учебы на работу в деревню её нисколько не устраивало.
Голь на выдумки хитра. А хитрости природной, да смекалки у нашей Марийки, ещё и в долг можно попросить. Коль так замуж никто не брал: можно и просто, по залету, неплохо устроиться.
К тому же и повода искать не надо было, вскоре день рожденья приближался. За окнами стояла апрельская теплынь, парни, вернувшиеся из армии, косяками ходили: шальные, да охочие. Накупили винца, да побольше. Наготовили закусок, а уж, компания сама собой, нарисовались. Не совсем сговорчивой, вахтерше, сунули три рубля. На эти деньги в то время спокойно неделю можно прожить, чтоб гостей не разогнала после 11 вечера. Все, с превеликой радостью, отмечали события. Скоро парочки стали разбредаться, кто куда. Дело молодое. Наконец, в комнате остались двое: Мария и Виктор, который неделю назад только демобилизовался, девушку ещё не приглядел себе, потому одиноко скучал, бренча что-то на гитаре. Хмельное вино уже начинало бурлить в молодой крови. Далеко ходить не надо, но все случилось очень быстро. Утром расставались, как будто и не знали друг друга. Потом он и не вспомнил о случившемся, если бы об этом не напомнили. Сначала намекнули, что скоро станет папой, а потом уже и без намеков, стали говорить напрямую и чуть ли не судом грозить. Нужно отметить то, что отец Виктора занимал хоть и небольшую, но партийную, должность и такой оборот дела, как судимость сына, уж совсем не вписывались в его профессиональную карьеру.
-Женить будем сына. Обрюхатил девку, пусть ответ держит,- твёрдо заявил отец.
-Так, ведь всю жизнь ему так испортить можно. Да и срам-то, какой, она без каблуков на пол головы его выше. Ты сам-то ее видал? - взмолилась мать.
-С лица воды не пить, может, душа прекрасная. Головой надо было думать, а не нижним местом. Пока пузо на нос не полезло, надо свадьбу сыграть. - поставил точку в неприятных дебатах отец.
Скромно вошла Марийка в дом, тише воды, ниже травы была. Родители нарадоваться на неё не могли. А Виктору дом родной не мил стал. Как уходил с утра на работу, так возвращался поздно, а то и вовсе - ночевать не приходил.
-Испортил ты жизнь сыну. Как неродной в дому стал.- твердила жена.
-Погоди, ребёнок родится, там уж стерпится-слюбится. - отвечал на это отец.
-То же самое и о дочери говорил, когда её замуж спихнул. Мается теперь где-то на северах со своим, трёх пацанов народила. Благо, хоть заработки хорошие, живут в достатке. Но без любви и взаимопонимания, в вечном состоянии ожидания развода.
-Тоже, головой надо было думать, за кого шла. Девка - отрезанный ломоть. Сама ж мне говорила, что любовь у них Там своя семья - разберутся. А вот, сын, как бы то ни было - наследник всего. Да, видишь, какой непутевый вырос, да к жизни не приспособленный. Решить сам за себя ничего не может. Значит, нам и решать.
Мария с горделивым видом расхаживала по своему новому жилищу, и, то и дело, поглаживая, свой с каждым днём округляющийся живот, тихо напевала что-то на своём родном наречии. Радовалась новой жизни. А радоваться то было чему: детство и юность ее прошли в маленькой халупе, где огромная семья из шестерых детей, да родителей, ютились, как могли. Кто на лавках, кто на полатях спал. А тут - хоромы: четыре комнаты. Никто тебе не мешает, никто не досаждает. Часто закрывалась в своей комнате и только из-за двери иногда доносилось то ли пение, то ли молитвы на непонятном марийском языке. Фикус, стоящий в углу ее комнаты, весь сплошь был обвязан разноцветными ленточками.
-Для чего? - спрашивала ее свекровь.
-Да, так. Для красоты. У нас так в деревне все деревья украшают. Каждый - своё. - тихим голосом отвечала невестка, отводя от свекровки свой подслеповатый взгляд и как-то в сторону, загадочно улыбалась.
-А ты, ненароком, не колдуешь ли?
-Да, что вы, мама, это ж пережиток прошлого. А ленточки - это так, скажем, память о родной деревне и наших обычаях.
На том беседы и заканчивались. Каждая уходила в свою комнату. Бывало, днями не пересекались, даже в просторной кухне.
До родов первенца оставалось ещё больше двух месяцев. Наталья Ивановна, мать Виктора, решила съездить на недельку на север, дочь с внуками навестить.
-Потом, когда пелёнки - распашонки появятся, здесь моя помощь понадобится. - с этими словами, присела на дорожку, и на служебной машине мужа укатила на вокзал. Через два дня, за ней следом, и Виктор улетел на вахту, на целый месяц, чтобы к родам тоже вернуться. Как поженились, он устроился на работу вахтовым методом на север, тоже отец помог, так и гонял туда: месяц через месяц. От силы недели три дома и находился: тридцать дней вахта, неделя на дорогу уходила. Как все порядочные мужья отдавал все, что зарабатывал, жене. Часть денег она ежемесячно отправляла на пропитание своим в деревню. А остальные тратила по своему усмотрению. Очень любила всякие побрякушки: бус, колец, да подвесок всяких напокупала. Нацепит, порой, на себя все это богатство и часами кружит по комнатам, в зеркала на себя любуется, мурлычет свои, только ей одной, понятные песни.
Фёдор Петрович среди ночи проснулся от какого - то дикого, душераздирающего воя. Без стука в дверь невестки никогда не входил, а тут ворвался стремительно, напуганный странными звуками. Мария сидела согнувшись на кровати и выла. У него, человека ничего в этой жизни не боявшегося, и то началась паника. Врач скорой констатировал:
-Роды у Вас начались. Забираем вашу красавицу в роддом, готовьтесь, папаша! Да, не суетитесь вы так, лучше собраться помогите.
-Так, ведь ей ещё два месяца ходить бы надо. Ребёнка -то, хоть спасёте ? - в растерянности и смятении пробормотал будущий дед,- Сколько надо? Я заплачу!
-Да, что Вы, папаша! - отодвинул его трясущиеся руки с пачкой смятых купюр врач,- Дело-то житейское: никто не знает, когда приспичит. Оно ведь как, что по нужде сходить и, что родить - нельзя погодить. А Вы с нами можете проехать. Сопроводить, так сказать.
Роды прошли быстро. Не больше часа Фёдор просидел в приёмном покое, когда улыбчивая медсестра ему торжественно сообщила:
-Поздравляю, папаша, у Вас сын родился, богатырь, здоровенький, на 4 килограмма!
-Я не папаша. Я - дед! - только и успел произнести растерянный Фёдор.
-С внуком Вас! ДЕДУШКА!
Когда за медсестричкой дверь захлопнулась, Фёдор судорожно начал загибать пальцы, как бы он их не дергал, а двух все равно не хватало. В сердцах произнёс, выходя из дверей и садясь, в уже ждущую его у крыльца, машину.
-Сука! По залёту значит! Да не наш, залёт- то, видно, был!
-Что, Фёдор Петрович? С внуком или внучкой Вас, можно поздравить?-переспросил шофёр.
-Да, так! Внук! Поехали! Только не домой, а в ресторан. - тяжело и горестно проговорил мужчина.
Пьяные думы казались ещё страшнее трезвых. Три дня, напропалую, пил Фёдор и грязно и матерно ругался в своей опустевшей квартире. Больно ему было за сына, которому жизнь нарушил. Стыдно, что не смог разобраться тогда в ситуации, при его-то связях. Боялся оказаться теперь посмешищем в глазах окружающих - подними, да начни полоскать это старое, грязное быльё. Мог бы и сейчас все вернуть на круги своя, выгнать обманщицу и аферистку поганой метлой из дома. Да, бы, мешало. В конце, концов решил твёрдо: пусть все остаётся на своих местах. Это будет теперь его тайна до самого смертного одра.