Бывальшшина она и есть бывальшшина, ковды была. А небылица енто, котора ишшо будет. По-научному – проекта така. Понимашь? Ага.
А проекта она тоже от сырости не вызнется. Идея нужна. Спервоначалу у Петровича никакой идеи не было, куды кабачок пристроить, которой безразмерной вырос на огороде и покудова внутренность всей деревней в банки не закатали. Ну, это икру вкусняшшу на зиму.
Как всю внутренность-то выгребли, в кабачке простор появился. Дак и товды у Петровича идей не было, простор на всю голову. А жона руганью донимат, выворотны слова с языка снимат да за нерв пришшепкой дерьгат. Мол, что хошь делай, а огород к весне ослобождай!
Ослобождай! Ага. Петрович блины пол дня ел: и со сметаной, и с икрой, с семгой, с грибочками, с селедочкой, с мелким луком, с сахаром, с вареньем, с медом, с разными припеками, чаем запивал да отпыхивался. Эк, приспичило! Ослобождай! На брюхо голодно нет работы огородной. А сам жонке головой киват, блины глотат, мол, все понимат. Дело-то было на масленицу. Ковды и сугробы ишшо на месте лежали, и мороз быват, потрескивал, не так, чтобы очень, как в бывалышно время градусов под сто. Сдулись, сдулись нынче морозы. Токмо нравы у жонок не сдулись. Трешшат и трешшат на всяки манеры. Словом от ихнего треску не оттолкнесся. Хотел на печке убаюкаться. Да, куды там! Соснуть не пришлось. Ослобождай, ослобождай! Петрович от жонкиной ругани подальше, пока она не надумала, чего несуразного. А куды иттить с наетым брюхом? Выбора-то нет!
Пошел Петрович в огород. Лопатой ход себе прорывал. Добрался до места, где кабачок лежал. Подумал: ишь, спрятались под снегом две половинки, аки подводны корыта. Стоп, стоп! Ага, ага! Да ежели одну половину на другу опять положить да скотчем приклеить, дак нате вам подводна лодка! А ентно тебе, мил человек, не хухры-мухры. Енто, тебе ага!
Петрович заморачиваться не стал, от чего идея оттолкнулась да выскочила. От блинов ли, от жонкиной ли пришшепки, не велико дело, а все ж таки заделье, а не безделье. Потому стал он енто место расчишшать, снег с лопаты пургой на Двину гнать. Наши уемсики сразу не разобрали, думали, зима заигралась. По домам попрятались. Во, кака силишша прихватила апосля блинов-то! Хуже радикулиту.
А идея и того пушше. Огнем изнутра жжет, от Петровича пар идет. Метелью вьется, все в руки дается. Он клеит, пилит, строгат, лудит, паят, гвозди забииват.
Ближе к потемни сделал он кабачкову подлодку, не таку, каки на СЕВМАШе делают военны, а обнакновенну прогулочну. Ну, это, которы токмо по ватерлинию погружаются. Петрович он ведь в молодости на СЕВМАШе слесарем-сборшшиком работал. Знат премудрости. Енти субмарины на испытанья провожал. Не думал, не гадал, что опыт его когда-нибудь сгодится. Одначе, сгодился.
Петрович с устатку на печку повалился да приладился на крепких снах спать.
Как обутрело, широко стало видать, наши уемски из домов повылазили, глядь, на задах огорода Петровича така дуришша стоит. Горохом народ покатился чудо невиданно смотреть.
Жонка Петровича Иванна округ кабачка шастат, языком хрястат:
-Уж у меня муженек да расхороший! Уж он мастеровой, уж он с головой!
Кумушки клювы раскрыли тоже шшебечут:
-Эко мастер, эко голова!
Мужики кряхтеньем поддакивают. А у Иванны язык расходился, как ложка в стакане:
-Хочу я в Америку на ентом кабачке съездить. Надоело, бабоньки, тута сидеть в телеяшшик глядеть.
Бабы засуетились, завозмутились, закаркали. Кар-кар! Как так! Без нас никак! В спор взялись. Никто не уступат. От бабьего горячего спору воздух разогрелся, снег заподтаивал и потек. Кабачок ползком, ползком к Двине поехал. Мужики за ним. Не догнали. Кабы лед на Двине тонкой был, дак не удержал. А так в самый аккурат. Ан на! Кабачок плюхнулся с дифферентом на боковушку.
Мужики боялись относа. А ну, как ветер, эдак в море покатиться может. Товды, как по песенному: гудбай Америка. Они, мужики-то, носом в себя воздух втянули во всю силу, облако притянули. Им и подперли кабачковы бока. Бабам к речке запретили подходить. Ага.
Тута от Петровича сон отскочил, он на крыльцо вышел. Иванна бочком, бочком в дом шмыгнула. Бабы горохом в обратку по домам засыпались. Мужики кажный на свой манер закряхтели. Долго ль кряхтели, сказывать не стану. Антиресу мало. Токмо разговор у них был не шутошной, а сурьезной. На перекурошну сижанку время не тратили. Затылки чесали, по бокам себя хлестали. Но бурю разговорну не подымали. Одначе, договорились. С рукопожатками расстались. Об чем договорились? Дак, в Америку плыть с культурной программой.
А ты, мил человек, верь, не верь, хоть мимодумно чайником закипятись, хоть будильником зазвинись до поту, а небылица ишшо до середины не дошла.