Крик

Анна Харланова
     Когда Лена увидела репродукцию картины Эдварда Мунка «Крик», все сложилось окончательно. Она поняла, что именно ей было необходимо, и от этого осознания стало немного легче.
- Ты знаешь, что можно лечиться криком? – спросила её на днях  сотрудница на работе. И пояснила: - Выходишь в безлюдное место и кричишь, что есть духу. Говорят, помогает избавиться от стресса. А то ведь все болезни от нервов.
Лена была не из тех, кто верит на слово, поэтому она погуглила «терапия криком» и нашла следующее:
     «…Для своей "первичной терапии" дикого крика Янов разработал оригинальную теорию. Он пришел к выводу, что психозы и неврозы - это символическое поведение, защищающее от чрезмерной психобиологической боли, связанной с травмами детства. Первичная боль относится к ранним событиям жизни, которые остались неотреагированными. Из-за этого эмоции и ощущения накапливаются в напряжения. Все это, по мнению Янова, мешает человеку "быть реальной личностью".
     …К терапии «первичного крика» обращались многие знаменитости. Так поступила Барбра Стрейзанд, когда впала в глубочайшую депрессию, узнав, что ее единственный и горячо любимый сын оказался гомосексуалистом. Дойдя до грани самоубийства, Стрейзанд обратилась за помощью к самому Янову. После долгих уговоров ученый провел с ней пятнадцать сеансов "первичной терапии". "Я кричала так, что не видела ничего вокруг, - признавалась Стрейзанд журналу "Роллинг стоун" - Я не могла остановиться, потому что мой мозг покидали демоны страха, тоски, отвращения к миру и к самой себе. Я снова становилась матерью и одновременно чувствовала себя ребенком, для которого мир прекрасен и добр". После этого Стрейзанд вернулась к концертной деятельности и стала снова успешно сниматься в кино".
     Ого! Ну, если уж Барбаре Стрейзанд помогло, то и ей должно. Бывают же чудеса на свете. Хотя какое же здесь чудо? Научный факт. Этот учёный наверняка диссертацию защитил и денег заработал на небольшой особняк где-нибудь в Санта-Барбаре. Или Беверли Хиллз 90210. Или где там ещё в Америке живут приличные люди.
     Лена была ещё молода и хороша собой. Длинные ноги, правда, давно уже были спрятаны за юбками в пол и бесформенными штанами, ибо «неприлично замужней женщине бегать в юбчонках», как говорила свекровь. Муж поддакивал, а ещё не приветствовал косметику на Леночкином лице. «Ты же мать, зачем тебе краситься, как девке», - говорил он. Леночка не спорила. Детей у них было двое: сын и дочь. Сын копия отец, а дочка – вылитая свекровь. От Леночки им досталось терпение и выдержка и больше, пожалуй, ничего.
     Жили они со свекровью и старшим братом мужа. Тот тоже был женат. Вот и получалась как бы коммунальная квартира. Только жили не чужие, а родные люди. Личных проблем не существовало, каждый норовил дать совет. И даже вопрос о том, какие занавески повесить, обсуждался всей семьей, причем решающий голос был у свекрови: квартира-то её.
     Когда Лена увидела Мунка - картина поразила. «Крик» был её зеркалом, сутью, её тайной.
- Давай повесим картину над кроватью, - предложила Лена мужу.
- Спроси у матери, - буркнул тот, не отрываясь от телевизора.
     Лена послушно пошла к свекрови.
- Мамуль, - ласково начала она. – Мы тут картину присмотрели, мне очень понравилась. Ты не будешь против, если мы над кроватью у себя повесим?
- Ну-ка, - свекровь надела очки и отложила вязание.
     Лена подвинула ей планшет, на котором была открыта репродукция. Повисла пауза. Свекровь медленно сняла очки и протерла тяжелые веки.
- Леночка, - начала она вкрадчиво, и Лена поняла, что картина впечатлила не всех. – Леночка, - повторила свекровь. – Вот ты же неглупая взрослая женщина, вот ты посмотри повнимательнее: это же мазня, никаких четких контуров, урод какой-то посередине…ну, ни в какие ворота. И такое чудище – над кроватью! Встанешь ночью водички попить – и не уснешь больше. Пойдешь пописать – заодно покакаешь, - решила она объяснить доходчивее. – Дети! – позвала она сыновей. – Идите и вы совет держать. А то, может, я в искусстве не разбираюсь, так вы скажите, дело ли, над кроватью уродцев вешать?
     Леночка за всё это время не обронила ни слова, она стояла, привалившись к стене, и смотрела в пол. Щёки её пылали.
- И кто это вообще нарисовал? Эдвард…Пункт какой-то, - с трудом разобрав подпись, свекровь рассмеялась, захохотали и подошедшие сыновья.
- Мама! Вы – неправы! – вдруг выкрикнула Лена.
     Смех прекратился. Впервые за десять лет совместного проживания Леночка позволила себе возразить.
   
     Весь следующий день Лена была сама не своя. Работа не спорилась, на душе тоскливо, а в окно лучше было совсем не смотреть: сентябрь выдался на редкость мерзкий. Шёл бесконечный дождь. Люди и машины, мокрые и грязные, неприкаянно и грузно передвигались по городу. Воняло заводскими выбросами: тухлой кукурузой. Настроение было не пятничное.
- Эй, чего грустишь? Выходным не рада? – спросила напарница, когда вечером закрывали кабинет.
     Лена вздохнула:
- Я со свекровью поругалась. Как теперь, и не знаю. Кричать хочется, так достало все. Молчу-молчу, какая-то тихая пытка, даже домой не хочется.
- А помнишь, я тебе про крикотерапию говорила? Хочешь, поедем в лес, покричишь в своё удовольствие – и домой, как ни в чем не бывало! А? Я на машине, время есть. Поехали?      
     Идея хорошая, ещё не стемнело. И Лена согласилась:
- Только недолго. И… чтобы точно никого не было.
     Выехали за город, километрах в двадцати свернули с трассы и, проехав ещё немного, остановились в сосновом лесу. Дождь перестал, мокрые кроны величественно раскачивались, неторопливо разгоняя тучи. Дальше Лена пошла одна.
- Ты только погромче кричи, чтобы всё раздражение вышло, – посоветовала напарница. - Я музыку включу, так что не волнуйся. Если тебя долго не будет, посигналю, - на звук выйдешь.
     На том и порешили.
     Сначала Лена озиралась, ей всё время казалось, что за ней наблюдают. Она останавливалась и прислушивалась к лесным звукам. Скрипели стволы сосен, раскачивавшихся на ветру, шелестела листва на кустарниках, хлюпало под ногами. Постепенно Лена расслабилась, настороженность прошла, и она почувствовала, какой здесь ароматный воздух: запах смолы смешивался с запахом прелой листвы и влажным грибным духом. Ни выхлопных газов, ни заводских выбросов, ни сигарет, - ничего того, к чему привыкла Леночка и чего уже не замечала.
     Лес успокаивал, убаюкивал обиды, усыплял сомнения. С лесом можно было поделиться своим невысказанным и сокровенным. Довериться, не сомневаясь, что он сохранит тайну. И Лена решилась. Опёрлась руками на влажную кору, закрыла глаза, вдохнула поглубже и - закричала. Сначала тонко и тихо, затем пронзительно. Крик набирал силу, становился смелее и выразительнее, но быстро иссяк, когда дыхание кончилось. Лена открыла глаза и прислушалась к себе. Нет. Полного освобождения не наступило. Тогда она набрала воздуха побольше, представила себе свекровь; вспомнила беззвучный секс с мужем – глубокой ночью, когда все заснут, а сами они едва преодолевают усталость; вспомнила Мунка – и закричала. На этот раз раскрылась перед ней бездонная чернота, и в этот бесконечный тоннель изливалась в тартарары нерастраченная обида, затаённая скорбь и невысказанная мука. Крик сверлом ввинчивался в упругую плоть леса, раздвигая её и растворяясь во влажном мху, впитывался корнями и грибницей, исчезал в бесконечном водовороте жизни, принося освобождение.
     Когда Лена открыла глаза, в ушах ещё звенело. Звенело и внутри чистым хрустальным звоном. Удивительная лёгкость образовалась в душе. И все Леночкины движения были исполнены плавности. Безмятежным взором она окинула лес, и поспешила к машине.
Покричал человек, освободился от стресса, и молодец. И всё бы хорошо. Если бы не было у Петровича больного сердца. А Петрович – это старик из соседней деревни. Пошёл он как раз за грибами: самые опята после дождя. Да не вернулся Петрович. Умер от разрыва сердца. Кто знает, чего ему там привиделось или послышалось. Нашли его только через два дня. Ну, что поделаешь, сердце-то давно барахлило. Старость – вот и весь состав преступления. Хоть обкричись.