«Моё, – говорил он мне, – время уже прошло,
твоё, – он задумался, – видимо, так шпарит,
что поезд товарный…
А ты – неплохой парень,
но в городе, судя по виду, тебе тяжело».
Деревня была в стороне от больших дорог,
домов было раньше больше, а нынче – восемь;
зимой же топились печи лишь только в трёх –
зима начиналась, как сбросит листву осень.
Старик жил один, иногда к нему издаля
на месяц по лету ещё наезжали внуки;
мальчишки взрослели, и их не влекла земля –
рыбалка, грибы… да и то с подростковой скуки.
Старик понимал, ещё год, ну от силы два,
а там пацаны даже летом уже не приедут,
и некому будет ему поколоть дрова,
и с мелким ремонтом никто не поможет деду.
Но он не кручинился, он понимал и то,
что сам в эти сроки возможно уйдёт в небо:
– Уйти мне не страшно, но вдруг да приедет кто…
когда перестанут… тогда и уйти мне бы.
Старик разливает по кружкам на травах чай,
я тоже к столу достаю городские гостинцы…
– А бабка твоя, Параскева, довольна, чай,
что внук вот заехал… могилке её поклониться.