С утра в селенье всполошились,
Узнав печальную молву,
Что дочка мельника седого
Исчезла ночью со двору.
Её деревней всей искали,
В день прочесав округ пять миль,
Но, ближе к вечеру, признали,
Что удалось найти лишь пыль.
Их горю не было предела:
В ночи над хутором плыл плач.
А рано утром, до рассвета,
В лесной глуши прокаркал грач.
Так очень долго продолжалось,
Искали днем, рыдали ночь.
Пока совсем уж не смирились,
Что мельник не увидит дочь.
Смирились, да тотчас забыли
О деве с доброю душой,
О той, которую любили,
И обрели в душе покой.
Прошли года, и мельник умер,
Оставив этот бренный мир.
С домов, да в траурном костюме,
Стекался люд на скорбный пир.
Священник взгляд скосил в чащобу,
У леса деву увидав.
Она в накидке прошла к гробу,
Застыла, капюшон не сняв.
Её наряд сверкал гранатом
Среди невзрачных черных роб.
И, алый капюшон чуть сдвинув,
Отца поцеловала в лоб.
В тот вечер тьма вдруг стала гуще,
А дочь вернулась в отчий дом.
Он захламлен был и запущен,
Немая скорбь царила в нем.
А люди... Меж собой судили,
Где девушка жила пять лет,
Покуда волки не завыли,
Да не нашли под дверью след.
Прошло три дня. Под брех собачий
Огонь пожрал девицы дом.
В деревне стало все иначе:
"Ведьмачьих не потерпим жен!"
Не проронив ни слова, дева
Собрала свой нехитрый скарб,
У кромки леса обернулась,
Спугнув всех суеверных баб.
Она речей не говорила,
Стояла, голову подняв.
Её молчание давило,
Селян подстегивало нрав.
В толпе вдруг парень крикнул "Ведьма!"
И первый камень полетел.
Она на драчуна взглянула:
Тот как-то разом поседел.
Толпа попятилась под взором,
Вдруг растеряв весь свой запал,
Спеша укрыться за забором,
Тот самый парень побежал.
А дева, в ведьминском наряде,
Вдруг передернула плечами.
Затем пошла, под ноги глядя
Живыми, волчьими глазами.