Поздняя нежность
Лето 1952 гoда выдалось на Дону урожайным, мои сверстники помогали убирать колосовые – отвозили от комбайнов зерно возами, работали на колхозном току, ездили проводниками автомашин (по два человека) на Сальский элеватор, выполняя при этом роль и охранников хлеба в дороге, и разгрузчиков зерна на самом элеваторе.
Меня же мама в тот год не пустила в поле, а оставила дома, на хозяйстве. Каждое утро, перед уходом на работу, наказывала, что надо сделать до обеда: столько-то прополоть и окучить рядов картошки, наносить воды из колодца Беляевых, живших напротив нас, напоить телёнка, привязанного в огороде, накормить поросёнка, задать корм курам, отнести к полудню среднему брату, работавшему штурвальным на комбайне, харчи, которые она наготовила и опустила в прохладный подвал.
Я уже с утра во дворе сидел в густой траве и запоем читал очередную книгу. Все наставления слышал краем уха, но разумом и сердцем их не воспринимал.
Солнце делало свой извечный кругооборот в поднебесье, а я вослед ему поворачивался, прикрывая головой и спиной книжные страницы от ярких солнечных лучей. И погружался отрешённо в далёкий от меня мир. Это было какое-то наваж-
дение, может, даже какая-то неизвестная медицине болезнь. Я не был лодырем или бездельником. С самого раннего детства сама жизнь требовала исполнения определённыx обязанностей по дому, и это делалось естественно, как само собой
разумеющееся. Но тут произошла какая-то подмена, с которой я был бессилен справиться: никак не мог оторваться от чтения, забыв обо всех родительских наставлениях. Скандалы и упрёки на этой почве, мамины слёзы случались в то лето довольно часто.
Через столько лет вспоминая с чувством стыда и раскаяния те дни, покорно готов склонить поседевшую свою голову перед мамой. Вот и зажглась моя поздняя нежность… Увы, этого сделать нельзя, давно уже покоится она на сельском погосте.