Отца похоронили наспех,
такие уж для мёртвых ласки.
Он одиночеством дышал,
он задыхался, всем мешал
и скудный скарб последних вдохов
по телу размещался плохо.
А на рассвете за Христом
погнался взорванным мостом.
Лишь сын проснулся, чуя пропасть,
в груди вращая сердца лопасть,
и тяжко, тошно встал курить
и сам с собою говорить.
Один в молчащем помещеньи,
он слышал тела отделенье
отца от нищеты души,
считал своей души гроши
и понимал, что время вышло
и жизни собственной не слышно,
и бред однообразных дней
от смерти делался видней.