- Ну хоть кто-нибудь тут знает, что такое катализатор, жабы в погонах? - с усмешкой начал свою речь преподаватель.
- Я знаю, - ответил ученик.
- Умник, - послышалось с заднего ряда.
- Дебил, - ответилось с переднего.
- Я слушаю, - вернул урок в своё русло учитель.
- Катализаторы ускоряют химические процессы.
- Это все, Опакуджи?
- А что еще?
- Какими бывают катализаторы?
- Внешними и внутренними, наверно...
- Это что-то новенькое. Продолжайте.
- Ну, есть вещества, которые используются для ускорения химического процесса, не вступая в молекулярный обмен и не растрачивая себя, когда их добавляют в смесь, а еще, для ускорения процесса, можно нагреть колбу, или давление повысить там, а еще, говорят, растения под классическую музыку быстрее растут...
- Я не об этом спрашиваю. С температурой и давлением понятно, катализаторы какими бывают?
- Разноцветными, - съязвил ученик, выражая таким образом свой протест в отношении долгосрочного допроса.
- Садись, тройку заслужил, молодец, опять ничего не учил.
- Подождите, я ща вспомню, - подталкивая Сундука.
- Долго ждать?
Сундук открыл нужную страничку, и Опакуджи, пытаясь изобразить внезапно накрывший его мыслительный процесс, смог что-то вычитать из учебника.
- Гомммогенные и гетеры... че-то там. Не помню уже.
- Гетерогенные. Я еще спрошу тебя, пока слабо.
К окончанию урока, не обращая внимания на речи учителя, Сундук и Опакуджи, анализируя сложившуюся ситуацию, выяснили в шепотливой беседе, что кадеты делятся на два типа. Первый тип это дневники, которые сразу после занятий, за редкими исключениями, уходят домой. К одиннадцатому классу они оба пополняли собой ряды этого типа. Второй тип, самый выдающийся, это ночники, чьи ряды пополняли в большинстве своем дети гор, сироты, либо парни с отдаленных районов республики.
Первый тип был чем-то вроде кошельков для второго типа, владеющего невидимыми, но ощущаемыми облигациями. Ночники знали, что тот, кто каждый день ходит домой, может каждый день приносить деньги, и, разумеется, пользовались этим знанием. До девятого класса Опакуджи тоже был ночником, но когда их взвод перевели в корпус, который находился в двадцати метрах от его дома, оставаться ночником стало грубейшим моветоном. В кадетском корпусе не было такого ночника, который упустил бы возможность побывать дома. По возвращении в старый корпус Опакуджи закрепился в составе дневников.
В этот день Сундук и Опакуджи решили остаться на самоподготовку в кадетском. За пределы корпуса они выберутся дважды, но полноценный рассказ отнимет много времени у драгоценного читателя, поэтому сфокусируемся на их дороге домой.
- Ща этот анчоус опять мозги делать будет... - возмутился Опакуджи обращаясь к Сундуку, когда они дошли до контрольно-пропускного пункта.
- Вы куда собрались?!
- Домой...
- Разрешение где? Вас кто отпустил?! - не унимался сторож.
- Как ж он меня достал, Сундук, втащи да ему... - пробубнил Опакуджи.
- Ле, иди да отсюда, дневные мы. - обратился Сундук к сторожу.
- А почему так поздно?
- Да бухали сидели с братишками(уцышками), тебе принести? - влез Опакуджи.
- Шутники... Давайте идите быстрее, холодно тут. Закрывать еще за вами...
Ленивый сторож негодовал больше, чем внезапно нахлынувшие холода, усиливаемые капризными порывами ветра, превращающими воздушные хлопья снега во что-то хлесткое. Снежное покрывало, в тех местах, где с ним никто не контактировал, достигало около полуметра в высоту, а там, где его сминали особенно часто, представляло собою гололед, на котором и поскользнется Опакуджи.
- Б..., устроили тут каток... Смотри, Сундук, какая доска красивая, если б не она, я бы упал. На баранью башку похожа, скажи?
- Тебе пить нельзя, Опакуджи, ты е....тый (дурной) становишься.
Подобное высказывание не могло остаться без ответа, поэтому Опакуджи пнул ногою ягодицы Сундука, и начал убегать. Сундук, немного поколебавшись от внезапного хамства своего одноклассника, ринулся следом. Погоня была длительной, а по её заключении они сцепились, но в этот раз обошлось без борьбы.
- Тормози, Сундук, я не в форме, дай отдышаться.
- Сам начал!
- Я устал, Сундук, честно, потом как-нибудь уроню тебя.
- Ну, смотри, потом не отнекивайся.
Временное перемирие позволило им продолжить движение. Дорога освещалась редкими тускловатыми фонарями, и желтоватым мерцанием света от фар проезжавших мимо машин, в чьей проекции хаотичное движение снежинок напоминает безудержный зимний танец, в котором они как будто пытаются найти то тепло, которое не способны излучать искусственные осветители.
Дойдя до угла улиц Советской и Гамида Далгата, и остановившись на углу напротив входа в аптеку, они ждут девятнадцатую маршрутку.
Опакуджи это кажется полным абсурдом. Он удивленно наблюдает за тем, как Сундук упускает проезжающие мимо седьмые и шестьдесят девятые маршрутки, у которых практически аналогичный курс движения, усердно дожидаясь той, что проезжает раз в пол часа.
- Все Сундук, я пошел.
- Тормози да, меня одного оставишь что ли?
- Вон на семерку садись, у меня ноги замерзли уже, - негодовал Опакуджи вытаптывая снег подошвами итальянской обуви, сделанной таджиками в лакском цеху.
- Не, мне потом еще километр тащиться пешком, а девятнадцатая прям до дома едет, - и, включив режим жалобных кошачьих глазок, добавил - Я ж один замерзну.
- Телку найди себе, чтоб грела.
- Есть у меня телка, это ты у нас сорокалетний девственник. - оскорбился Сундук.
- Ахахах, я лучше помедитирую, чем у меня такие телки будут...
В этот момент мимо прошла молодая парочка, что и прервало их спор. Опакуджи с трудом оторвал взгляд от девушки в розовом пальто. Это не могло быть упущено ястребиным взглядом Сундука.
- Че, Опакуджи, понравилась?
- Б.. она п...ц (очень) красивая.
- Ну, пойди, втащи ему, забери её, че стоишь?
- Типо баллы перед девчонкой набери? Глупости не говори, да.
- Боишься? Хочешь, я уроню его?
- Чушь не неси, да, Сундук. Нашел с кем сравнить.
- Да я же вижу, что боишься.
- Я леща дам ему одного, он домой побежит... Че хоть она нашла в этом дрыще...
- Ну пойди, дай.
- Он же не заставляет её с ним ходить, сама хочет, пусть ходит дальше тоже.
- Правильно, недостойна она Его Величества Опакуджи.
- Иди на ухо.
- Так ты и сдохнешь девственником, ахахах.
- Чет мне твоя девчонка нравиться начала, может тебе втащить?
- Не не, Опакуджи, вон моя маршрутка едет, не успеешь, давай, салам алейкум.
- Ваалейкум салам. Своим родственникам передай, чтоб обувь нормальную делали.
- По отцу я аварец, так что не п...ди (не ври), - подметил Сундук на прощание.
Дорога домой, перевитая катками, которые доставляют радость детям и одни лишь неудобства взрослым, казалась невыносимой. Причиной тому были вконец оледеневшие конечности путника, нивелирующие значимость довольно-таки теплого бушлата. Опакуджи с радостью бы прилег поспать в какой-нибудь сугроб, если б не знал, что дома уже поднята тревога, по поводу его позднего отсутствия. Величественные деревья непоколебимо подсказывали ему правильный путь, принципиальной неподвижностью своей позиции, по которой тот ориентировался на местности. Опакуджи сказал бы им с удовольствием: "Спасибо, что вели...", если бы не был убежден, что деревья не умеют слышать. Спустя какое-то время путник увидел свечение из окон своего дома. Оно не могло согреть его на таком расстоянии, но, порою, достаточно предчувствовать близость родного очага, чтобы вновь наполниться сил.
Зайдя домой, раскидывая по пути носки, китель и остальные вещи, от которых положено избавляться, он тут же бросился за стол.
- Ты как будто год чай не пил, - диагностировала старшая сестренка.
- Ты и представить себе не можешь, через что готов пройти настоящий бродяга, чтобы допить свою заслуженную чашку чая.
- Нормально разговаривай, баран.
- Да хватит уже... как бы...
- Заткнись.
- Щас опять к маме плакаться побежишь, как в последний раз, забыла? Лучше налей еще одну горячую чашку, чем много разговаривать. Я замерз.
- Горячий чай, а не чашка, идиот, не мешай фильм смотреть.