Да.
Я сознаюсь.
Приволок.
Изнасиловал.
Ну, и что же?
Не притронулся больше,
Лелеял,
Я ж не злом, не желчью искорёжен.
Когда
С досадой,
Вылезал из подвала.
И прохожий смеялся над моим лицом,
В толпе, вида девятого вала,
Исчезая. Я между ними – ужом.
Увидел над всей этой дурью
Грустный,
Полубезумный
Офелии лик.
Вообразил тебя при свете абажура.
И образ –
Странен,
Полудик.
Во плоти, божество
Нарисовалось
В языческом ажуре.
Жечь пред такой бы кострища.
Букетами голов одаривать.
Или дури
Подсыпать, в бокале заваривать.
А как дрожат руки, как бегают глаза.
Глаза
Прятали что угодно.
Дергалась, пресмыкалась мыслью она.
Только
Похлопать бы:
- Превосходно! Превосходно!
Помрачила!
Поселила чертей
Актёришка. Бей,
Насмехайся, шути.
Зачем стояла в толпе
Своими плачущими глазами
Ты.
Я совсем изнемог,
Ослабел.
Будто бы
Увидела меня
Того,
Самого,
Знакомого.
Нет, отвернулась.
Подставила под дуло меня, извернулась.
Сука!
И пусть.
Пусть завопят те.
Те, во всю глотку,
Кто посмел тебя боготворить.
Когда я тебя, с твоими глазищами – за решетку!
Довольно. Что просишь? Пощадить?
Заткнись!
Я знаю,
Ты мою любовь обращаешь в дерьмо.
Скажи,
Еще раз,
Хоть тысячу.
Я жалок, я – червь.
Укройся священными ризами.
Ты хочешь – верь!
Снова. Напяль свой фасад.
Вообразил!
Твой образ – странен, полудик.
Как тогда, незнакомая, чужая,
Обманщица
Накинула блик,
Ореолом сверкая
Вечно, вечно!
Не шевелись,
Следи
И бойся.
Страхом запузырчится кожа еще.
Стянет лживое горло.
А я
Спокойно
Вгрызусь в горячую кожищу,
Пока тело распростерла .
"Ночью вскочишь!
Я
Звал! "
Задушил черным ладаном,
На кровати
В кандалы заковал
Чтоб навсегда, в моей триаде.
Под россыпью книг
Приляжешь.