Тихий, родимый образ чудесного сада, такой уютный, такой любимый. Ведь изба для меня не заканчивается дверью и крышей, она продолжается и за стенами. Нравится мне сад зимой — тогда он хмурый, окутанный серым снегом. Нравится он мне и весной, когда он молодеет и возрождается от лютого холода — и я улыбаюсь ему. Но больше всего я люблю его осенью. Осень укрывает его легким туманом, свежею прохладой. Утро такое тихое и прекрасное, что я слышу в нем неуверенное и застенчивое пение птиц.
Я и в детстве наблюдал, как листья выгорают от жары, как между зеленых появляются оранжевые и красные, как не в срок они умирают. Но тогда я не придавал этому никакого смысла, ведь я радовался солнцу. А теперь, в это туманное утро, эти листья для меня — не просто опавшая груда с деревьев. Они оживляют тоску в моем сердце, и тоска эта порождает во мне новые чувства.
Весной молодые деревья были красивы, они цвели, как юные влюбленные, теперь они цветут образом смерти: багровые яблоки похожи на румянец, но на нем ярко выделяется желтый цвет. Такая желтизна бывает у мертвых. И чем скорее они созревают, тем скорее умирают возле них листья. Но от этого плод выглядит еще желаннее. А когда они падают и ложатся на землю, то невольно у меня капают слезы.
Утренняя просинь красит и придает новизну ветвям облепихи, ее ягод так много, что не видно между ними и щели, кажется, что это одна длинная желтая ветка. Ягод столь много, что все сорвать нет возможности; и они сохнут просто на деревьях.
Постепенно сад замирает, и я, смотря за этим явлением, сострадаю ему, его неиссякаемой плодовитости, которая вдруг так резко остановилась — и тоскливым, разрывающим душу криком в моем сердце звучит грохнувшееся в траву яблоко.
И мне кажется, что вот-вот сад же был юным, только в его ветвях путались бабочки и стрекозы. Я живо вижу, как только было еще тепло и я лежал на усеянной цветом вишен земле. Они, будто цветы, росли из земли, в них так приятно было мечтать.
Этими цветами я набивал пространство между рубахой и телом,— и они приятно щекотали грудь; я их мог целовать,— и они от этого не теряли своей красоты и приятного вишневого аромата. Это очень поражало в детстве, наверное. Ими озарены были юные мечтания, отголоски которых остались и теперь в моей душе. И мне чудно, кажется, что я держал за руку саму Ладу* — богиню любви.
Теперь иду я в сад, между деревьев вижу знакомую лавочку — она уже совсем прогнила, потрескались ножки, а когда на нее садишься, то невольно задумываешься о неизбежной дряхлости всего сущего. Она пока еще стоит, и я могу, не опасаясь, на ней хоть прыгать; а вскоре стоит лишь только подуть на нее — и она рухнет на мокрую землю.
С сожалением возвращаюсь к крыльцу, слушая, как сад шепчет о чем-то, и вижу в закате на черной земле, как дрожат полусветом упавшие яблоки. (2010, 12 марта)
——————
* Лада — божество в славянской мифологии; богиня весны, весенней пахоты и сева, покровительница брака и любви.
Опубликовано:
Восторг души. — 2012. — № 3. — С. 70—71.
Опубликовано:
Метаморфозы. — 2013. — № 2 (2). — С. 187.