Раньше, столкнувшись взглядом с собой в зеркале, –
скажем, в ванной, –
я думала вдруг про то, как из лёгкой
(никогда не ходила по дому – только бегала),
из бесстрашной
(когда любят, хотят обладать, а до неё дотронешься –
погубишь, а она доверчивая, она не боится),
из бездумной
(мама, я не упаду) –
появилась –
кто?
Была у него в руках, и не погубил, просто подержал
и выпустил, а летать больше не могу.
- Ма-ма! – Смотрю: стоит.
- Ма-ма! – Смотрю: идёт.
- Ма-ма! –
У меня дочь. Ей один год.
Мне двадцать один. Я думаю про то,
как из неподвижной, медленно улыбающейся миру
ещё незрячей улыбкой,
появляется лёгкая,
бесстрашная,
бездумная.
А потом… Неужели так скоро? И я доживу?
И увижу?
Тогда, когда я сама не смогу даже сделать ошибку –
потому что начинаю стареть, потому что матери
не имеют права ошибаться.
Когда я сама не буду расти –
буду только дышать, синоним жить,
а смерть ещё задолго до главного, неторопливо,
год за годом,
небольно будет меня опутывать миллионом
нервущихся нитей,
кропотливо превращая в кокон –
это рождение наоборот,
из крылатого неведения –
в беспамятное Ничто, которому нет названия,
в атомы любви, из которой была зачата.
А если любви не было –
во что?
Куда же?
А она, а она?