За кирпично-каменной стеной
Выстроен забор из черных кольев.
За забором – плотной пеленой
Ядовитый дым над белопольем.
В ядовитом дыме старый храм,
Окруженный рвом гнилым вонючим.
Перед храмом рвется к облакам
Сетка ржавая из проволки колючей.
В храме том единственная келья.
В келье на столе стоит ларец.
А в ларце том, словно в колыбели,
Рваные куски больных сердец.
Не стучат, они свое отбили.
Не волнуются, не любят, не зовут.
Не живут, они свое отжили.
Не влекут, не верят, не умрут.
Нет калитки в выжженном заборе.
Нет ворот у каменной стены,
Ни дорожек, ни следов узоры
В ядовитом поле не видны.
Нет моста над рвом гнилым, глубоким.
Не проникнет сквозь решетку свет.
Нет дверей в том храме одиноком
И окна у кельи тоже нет.
Как проникла ты туда, босая?
Как смогла найти до храма путь?
Ядовитый дым и пыль вдыхая,
Где взяла отваги не свернуть?
Для чего проделан путь опасный?
И зачем ларец тобой разбит?
Сердце чье искала в нем напрасно,
Веря, что живое, что болит?
Для того ли, чтоб найти и сдаться,
Увидав безжизненный кусок?
Дав ему в последний раз сломаться,
Пропустить сквозь пальцы, как песок?
Неужели рассекала дверцы
Лишь затем, чтоб молча отпустить?
Чтобы рядом свой кусок от сердца,
Плачущий от боли, поместить?
(февраль 2017)