На отшибе, выцветшем и грубом,
Вглубь тебя взирают каменные лица.
И к утру туман ложится гробом,
Не пуская внутрь света или птицы.
Дальше ; только непонятная уму тоска,
Вся уместившаяся в пару складок кожи,
В моменты невесомости после броска
Собой на амбразуру старых лоджий,
Где в память забычковываем даты,
В закатов даль уходят взгляды под припев.
И вновь гремит не то Иерихон, не то раскаты
Плача, наполняющего так и не существовавший хлев.