Зимние перевёртыши

      
                Рассказ
                (Приколы из детства)

   Происходило всё это, где-то в семидесятые годы прошлого века... Было нам лет по двенадцать. Об интернете тогда ещё ни кто не слышал и поэтому наше физическое развитие сильно опережало развитие умственное, что ярко бросалось в глаза взрослому, воспитанному, интеллигентному, образованному и никогда не проходящему мимо мелкого пакостника, строителю социализма. «Ну, зачем? Зачем ты разбил лампочку на столбе? Скотина!» – на  повышенных тонах, визгливо спрашивал он кого-то из нас, пойманного за шиворот на месте «преступления». – «Ты уничтожаешь социалистическую собственность! Она что – мешала тебе? Мешала?» Под повтор слова «Мешала» его новенький портфель, дюже пахнущий «Шипром» взвивался над головой  и с размаху, с увесистым шлепком, опускался на задницу пойманного. И всё это продолжалось до тех пор, пока ручка на портфеле, испытывающая запредельные нагрузки, не срывалась с петель, тем самым, устраняя возможность дальнейшей экзекуции. Это бы сейчас сразу набежала толпа юристов, ювеналов, правозащитников, полицейских и конечно поймали и скрутили бы этого чокнутого очкарика, арестовали бы и несомненно нажились бы на нём, одни – строго обвиняя, другие – бережно защищая...  Но времена тогда были другие, суровые и справедливые! Вся улица воспитывала нас:  «А а-а! Я знаю, знаю – это «Борисов сын», он в восьмом доме живёт, на втором этаже над Ниной Осиповной иди Степановна, иди, пожалуйся! Где ж это видано, чтобы пустые консервные банки к кошкам привязывали! Пусть Борька ремня влупит оборванцу этакому!..» – кричала высокая как каланча пожилая женщина, сидящая на лавочке соседнего дома.
   Вязанка из пустых консервных банок, летящая на привязи за кошкой, могла до смерти напугать любую, даже самую подготовленную к несусветным пакостям старушку. И старушки конечно вздрагивали, подпрыгивали, махали руками, успевая окриком вдогонку определить нас в ранг нечистой силы. В такой момент любой пакостник мог запросто получить тумак, пинок или подзатыльник, если он находился в пределах их досягаемости, но авоську с суповым набором мог выдержать не каждый. Она прилетала спереди через голову, соскальзывала на плечо и ударяла в спину, бросая злоумышленника прямо в объятья какой-нибудь «старой Ведьмы»...  Как эта, сказочная персона не понимала, что нам совершенно не хотелось никого пугать?.. Когда целью этого высокоспортивного мероприятия было всего-навсего, изучение некоторых обстоятельств жизни домашнего животного в условиях улицы, для получения которых, нужно было приобрести именно такой опыт с выводом, что консервные банки, больше всего пугают саму кошку. После того, как кто-то из нас пытался примерно так оправдаться перед суровым родителем, получал уже не авоську, а другие, замечательные обстоятельства в виде хорошего ремня и как следствие – синяка во всё то место, откуда наши молодые ноги показывали хорошие результаты дружного роста. От этого мы становились умнее, воспитаннее, интеллигентнее, примерно... дня на два, или на три, до первого футбольного матча, ибо от быстрого и продолжительного передвижения по полю, из головы  напрочь выветривалось всё то, что с таким трудом вкладывалось школой, улицей и родителями.
   Как-то зимой, после затянувшихся крещенских морозов пришла оттепель, а вместе с ней возможность поиграть «в снежки», построить крепость и соорудить в ней штаб, где можно было спокойно покурить собранные у бани «бычки» и как большие мужики, ругнуться по матерному. Маленькие детки вместе с мамами, радуясь, с неба сошедшему теплу, просто высыпали на улицу и вскоре на дворе появлялись, снеговики, медвежата, чебурашки, и всякие там длинноухие зайчики. Но ближе к ночи наше стремление к прекрасному, обычно всегда самым невозмутимым образом, подсказывало нам необходимость несколько изменить изящное композиционное решение и завершить художественный образ каждой отдельно взятой скульптуры, пусть даже он вступал в противоречие с творческим замыслом автора...  Именно так, все эти существа, как по взмаху волшебной палочки превращались... в особей мужского пола.  А у самого большого снеговика с морковкой в носу и разукрашенными алыми щёчками в том самом, предполагаемом месте появлялось нечто. Для соблюдения пропорций здесь уже нужен был каркас из обломка черня метлы или лопаты, а под низ его, для наглядности и некого портретного сходства «вживлялись» два увесистых снежных кома. 
   Утром, убегающая на работу чья-то молоденькая мама, мельком бросала взгляд на вчерашних, снежных, милых зверушек и... лишалась дара речи. Курящий на балконе какой-нибудь, ещё не очень трезвый сосед мог наблюдать изумительную картину: Молодая, красиво одетая женщина, в пальто лазит по колено в снегу и отчаянно лишает зверей предметов мужской гордости. С высоты сегодняшнего дня этот акт вполне бы можно было определить, как полную победу феминизма.
   А дальше было так: высмотрев, как развлекаются большие парни с нашего двора у соседнего дома, нам уже, нисколечко не хотелось заниматься мелкой, назовём это – «ерундой». Хотя, то словцо, как нельзя лучше, вписывается в определение нашей деятельности в часы досуга. Мы чувствовали: пришла пора совершать что-то более значимое, определяемое в народе как «подвиг»... Мы интуитивно понимали, что за такого рода безобразия, можно было запросто схлопотать и по шапке, поэтому всё было предусмотрено как нельзя лучше. Наш штаб чем-то напоминал танк, и мы вглядывались в окружающее пространство через его смотровые щели, умело проделанные в снегу обломком лыжи. Спрятавшись в «танке», и заняв места для наблюдения, мы совершали определённый ритуал, называющийся «считалочка». Тот, кто после нескольких пересчётов оставался последним, должен был скатать приличный ком снега и поставить его сверху подъездной двери. Дверь слегка приоткрывалась, и на неё устанавливался этот ком. Стоило бы только ничего не подозревающему, чистому, опрятному, счастливому, человеку выйти из дома, как он сразу, по несчастному стечению обстоятельств, получал весь этот увесистый ком из мокрого снега себе на голову.   
   Когда мы сидели в «танке» и обустраивали щели для наблюдения, мой папа пришёл на обед. Он работал здесь, рядом мастером производственного обучения в городском профессионально-техническом училище. Он часто в это время приходил на обед. Кушал вкусный борщ. У меня мама всегда готовила вкусные борщи и солянки... После обеда папа любил  полежать, почитать газету, или журнал «Спутник агитатора», потом немного подремать на диване с откидными валиками...  Как я мог забыть, что время обеденного перерыва подходит к концу?.. 
   Всё происходило как в замедленной съёмке: в след за лязгом дверной пружины эхом разнеслись самые крепкие слова, какие только бывают в природе ненормативной лексики. Конечно, я не мог понять, кто был вещателем изящного монолога, но голос этого человека мне напоминал что-то родное... Внимательно всмотревшись, я и остальные «танкисты» пришли к выводу, что это точно был мой папа, но в тот момент он был совсем не похож на себя. Такой красной, разъярённой рожи я не видел у него отродясь. Он напоминал японскую макаку только что вылезшую из воды термального источника.
   В данном варианте «схлопотать по шапке» – для нас было все равно, что так слегка упасть с небольшой горки на лыжах.  Здесь над нами нависла угроза другого характера, куда похлеще...
   Мой папа отличался от всех прочих пап «буйством необузданного темперамента», я тогда особо не понимал значение данного словосочетания, но часто слышал это от старушек, сидящих на лавочке возле дома, одна из них была бывшей учительницей и всем нашим знакомым всегда давала точные оценки и характеристики. «Володя»  – однажды доверительно остановила она меня выверенной интонацией, правильно поставленного голоса, какой бывает только у человека с большим педагогическим стажем – «тебя случайно папа не бьёт? Он у тебя такой вспыльчивый, у него необузданный темперамент».
 – Неа! – соврал я, думая обмануть эту мудрую женщину, перечитавшую миллион книг, которые занимали почти всё пространство её небольшой комнаты.
«Да, как не бьёт?» – встряла в наш разговор вредная Нина Осиповна, сидящая на другом конце скамейки и неповоротливо откинув голову, почти по-вороньи прокаркала куда-то в небо: «Врёт ведь! – Лупит, лупит его Бор-р-рька как сидорову козу! А ему хоть кол на голове теши, всё своё стебенит! И мало лупит!».  Глаза её налились гневом. Это она недавно получила два здоровых снежка в свою открытую форточку. «Ну, что Вы, Нина Осиповна!» – увещевательно и в тоже время достаточно строго вступалась за меня учительница. «Детей бить нельзя!» – весьма убедительно говорила она всем сидящим в на скамейке людям, приводя толковые доводы из своей учебной практики.
   Папа, отряхнулся от снега и, осматривая пространство, двинулся к нам.
 «Детей бить нельзя»  –  шёпотом, пригибая голову, произнёс друг Андрюха, наблюдая в смотровую щель, надвигающееся на нас возмездие. И... О чудо! Папа остановился. Посмотрев ещё несколько раз в нашу сторону, и не заметив ничего подозрительного, уверенным шагом пошёл к себе на работу. Наш испуг сменился лёгкой эйфорией. Лёха вылез наверх и стал с усердием накатывать новый ком снега. Буквально через пару минут, мы его снова установли на дверь. «Танкисты» сели по местам и прильнули к «смотровым приборам»...
   В верху над башней что-то хрустнуло...  Потом ещё, но сильнее.  Следующий звук, уже не оставил сомнения, что там на верху кто-то есть. Мы переглянулись и замерли. Ещё секунда и страшный грохот вынудил нас пригнуться. Так показалось, что в «башню танка» попал вражеский кумулятивный снаряд! А за ним над нами проломилась доска. Внутрь резануло дневным светом. Когда башня у «танка» совсем съехала мы, щурясь от яркого света увидели... моего папу. «А! Гадёныши! Вот вы где! А ну, вылезай!» – бодро скомандовал он и почесал небритую щёку...
   Я понял: смерть пришла.  Мы понуро стали вылезать наружу через появившийся пролом. Не прошло и трёх секунд, как я увидел бедного Лёху, воткнутого «башкой» в снег по самый пояс. За ним пошёл друг мой сердешный – Андрюха, дальше бедолага – Олег...  На седьмой секунде я почувствовал необъяснимую лёгкость, такая была, когда меня крестили в церкви и батюшка переворачивая окунал меня головой в воду. 
   Окружающее меня пространство перевернулось. Я успел только ладошками закрыть глаза... Дышать было тяжело, и я руками разгрёб снег перед лицом. Хватило сделать пару вдохов. Лицо, руки и шея онемели от холода. Кое-как, освободившись от снежного плена, я вылез из сугроба и увидел перед собой три пары валенок, судорожно болтающихся на ногах, моих друзей «танкистов».
 - «Борь, задохнуться ведь» – вступился за нас проходивший мимо сосед дядя Павел.
- Пускай ж....ми дышат, гадёныши! – Всё, что я успел услышать, заткнутыми снегом ушами. 
    От снежного плена освободился Лёха. Олег с Анрюхой вылезли одновременно.  Нет, на танкистов они были не похожи. Это была стая таких же японских обезьян, точно с такими же красными рожами.
    Проходящая рядом соседка баба Нюра перекрестилась. Снег, попавший нам за шиворот, начал таять и струйки воды, по спине и по животу противно побежали в трусы.   
    Папа у дома докуривал сигарету и бросив в нашу сторону пару неприличных слов, удалился восвояси. 
    Как мы тогда поняли: получив ком снега себе на голову, он зашёл за угол бани, выждал там пару-тройку минут и... увидел нас весёлых, да счастливых.   А когда мы исчезли в «танке», он спокойно выплюнул окурок, почесал свою небритую щёку и уверенно шагнул в нашу сторону.