Как непростительно глупо я мучился.
Бывало, рассвет над городом пучился,
а я ещё и спать не ложился,
думал, страдал и любви учился.
А серая слякоть хлюпала, хлюпала.
Люди ломились, шли сквозь стены
квартирные теней сплетеньями, немы,
уродливо вывернув лица, лупали
глазами пустыми, свисали куклами
с потолка, забивались под стол, в духовку.
Очень могли они прятаться ловко.
Пальнуть из винта по этой небыли!
Но ни винта, ни людей тех не было.
Вот и пойми что-нибудь, да и как?
Обернёшься и сразу взглядом во мрак.
Не хочу во мрак, мне бы шанс второй,
вернуться туда, да не с той мурой.
Какие там были клочки газет
по всем дворам, лишённым примет!
А сколько по ветру летело пыли,
когда мы ещё не старыми были!
А как чудесно скрипели полы,
а как забивались тени в углы,
а как всё из рук выпадало, валилось!
А как надежда на чудо билась!
Ведь этот город и эта квартира –
ворота в космос другого мира,
ворота невзрачные. Ты не знал?
Ворота захлопнулись и провал.
И мусорный ветер не дует больше
и всей то жизни вздоха не дольше.
А может, я умер в той странной квартире,
где сквозняком сдувало в сортире,
где валилась колонка на бедную голову,
где душ ледяной стрелял по голому.