Князь киевский
Рёнгвальд был у шведов главный.
Хоть и в рати состоял,
С князем вёл себя, как равный,
Но чутьё не потерял.
Был действительно толковый,
Воин – профессионал.
И характер наш, бедовый …
Оценил князь и сказал:
- «Будешь ты при мне, служивый.
Под твоим присмотром рать.
Вижу – здесь не для наживы.
С жизнью любишь поиграть?»
- «Мой король, теперь он бывший». -
Рёнгвальд говорил с трудом:
- «Завещал, князь твой Всевышний,
Он теперь твой хлеб и дом.
Властных мне высот не надо,
Я готов тебе служить.
Рать без старших, это стадо,
Честью буду дорожить».
Новгород стал местом сбора.
Рёнгвальд снова: «Слушай, князь.
Киев брать мы будем скоро?»
- «Завтра выход, помолясь».
Утром ждали пополнение
И пришёл большой отряд.
К рати ждавшей, дополнение.
Все варяги, цепкий взгляд.
Эймунд Акансон их старший,
Ярл известный, норовист.
Рёнгвальд знал его демарши,
Пробурчал: «Тьфу, экстремист».
Рать смотрелась, впечатляла
Всех, кто вышел провожать.
Она словно заставляла
Себя очень уважать.
Святополк, считай, метался;
Болеслав его отверг,
Лезть в Ростов и не пытался,
Муром резкостью поверг.
Он извозчик без телеги,
Киев нечем защищать.
Оставались печенеги,
Вот куда он мог бежать.
И бежал, чтобы вернуться
С этой бандой дикарей.
В свару снова окунуться,
В спор за трон и побыстрей.
Ярослав не так, как раньше.
В Киев шёл, как властелин.
Перспективу видел дальше …
Князь здесь будет он один.
Киев встретил всех радушно,
Не в чем им его винить.
Он казну не рвал бездушно,
Если что просил простить.
Киевляне рассказали -
Святополк уехал в Степь.
Степняки располагали
Силой Киев одолеть.
Ярослав понял тревогу,
Снова в Новгород, в галоп.
Новгородцев на подмогу,
Чтоб загнать всю свору в гроб.
Святополка однозначно
Он решил: «Пора кончать!»
Потому что с ним всё мрачно,
Надо строить начинать.
И к тому же очень скоро
Щётконунга будет дочь.
Знал её характер, норов,
Потому все слюни прочь.
Основной своей задачей
Он считал – оформить брак.
Через церковь. Как иначе?
В православной. Только так.
Рёнгвальд в Киеве остался,
Шведу начал доверять.
И с народом он общался,
Всё старался подмечать.
Людям нравилось общаться,
Их смешил его акцент.
Добродушно рассмеяться
Было можно в тот момент.
В это время Ингигерда
В Альдейгьюборге князя ждёт.
С ней жена того Рёнгвольда,
Что сам Киев стережёт.
Вместе крепость осмотрели
Ту, что Рюрик заложил.
Местность, взморье обозрели,
Где он очень долго жил.
Вскоре с Новгорода с вестью
Прибыл княжеский гонец.
Срочно всех везти в поместье,
А оттуда под венец.
- Почему такая спешка?
Можешь толком объяснить?»
- «Приказал мне князь не мешкать,
За сумбур просил простить».
Ингигерда всю дорогу
Любовалась гладью. … всем.
- «Лес, как в Швеции! Ей, Богу!
Не сравнить его ни чем».
И не зря купцы вещали,
Что, мол, Швеция, как Русь.
Те же избы их встречали …
- «… и я в это окунусь?»
Волхов нёс, у поворота
Кормщик громко объявил:
- «Новгород! Руси ворота!»
И на выход пригласил.
Встретить свейскую невесту
Вышли все – и стар, и мал.
Разнаряжены и к месту,
Каждый место своё знал.
Городская знать поближе,
Остальные, кто где смог.
Новгородцы о престиже
Дорожили, кто как мог.
Даже те, кто видел слабо,
Разглядели женский стан.
Стройный, сложенный, как надо,
В платье красном, как тюльпан.
Вольный волос, цвет пшеницы,
Схвачен обручем златым.
Внешний вид этой девицы,
Был шальным и смысловым.
А волнение нарастало …
С берега подали трап.
С ней такого не бывало,
Дрожь прошла, как от ухаб.
Только лишь ногой ступила,
Грянул колокольный звон.
Разнеслась и покорила
Эта музыка – поклон.
Словно солнце ярче стало,
Всё внутри оборвалось.
Чувство счастья возрастало,
Слёзы смахивать пришлось.
Он встречал её у трапа.
Стройный князь, пытливый взгляд …
Не похожий на сатрапа,
Но глаза таки горят.
Синева небес и солнце,
Волхов, колокольный звон …
Ингигерде сжало сердце,
Радость шла со всех сторон.
Протянул свою ей руку,
Чтобы сделать первый шаг.
Позабыв разлуку, скуку,
Ощутила вдруг очаг.
От него шло ощущение
Близость нежного тепла.
И присущее волнение
Отошло, она плыла.
Ну, а дальше закрутило …
Православие принять,
Имя то, что раньше было,
Надо было поменять.
Стали звать её Ирина,
Византии был пример.
Это для христианина,
Нормой стал, например.
Перед этим её мыли,
Облачили в свой наряд.
Две косы венком сложили,
Соблюдая стиль, обряд.
Дальше было всё! Венчание,
Поздравлений куча, пир …
Всенародное гуляние,
Даже княжеский турнир.
Изъяснялись же по-свейски,
Князь свободно говорил.
Объявил ей по-житейски,
Чтобы русский стал ей мил.
И вот после всех волнений,
Когда мир стал на двоих,
Под звучание впечатлений
Мыслей больше никаких.
Он шептал что-то по-русски …
Не искала смысл в словах.
Нежность тела без нагрузки
Ощущала на устах.
И приятная истома …
Счастье женское, как сон.
Чувство было не знакомо,
Нежный шёпот, тихий стон.
Всю неделю так резвились.
Днём учила, как ей быть …
Ночью словно торопились,
Что-то сделать, не забыть.
Снова весть о брате-гнусе.
Святополк идёт на Русь,
С печенегами в союзе.
Ярослав лишь: «Разберусь!
Срочно в Киев и быстрее,
Надо их опередить.
Рёнгвальд выстоит, сумеет,
Но осаду упредить».
Рать собрали очень быстро,
Все готовились в поход.
Киев стал теперь со смыслом,
Князь же киевский – наш род.
Было утро – день отъезда.
Тихо к князю подошла
И шепнула в ухо, с места:
- «Я, похоже, понесла …»
- «Ты уверена?!» - воскликнул.
Та кивнула лишь в ответ.
- «Я люблю тебя!!!» - вдруг крикнул:
- «Береги его, мой свет!»
Даже ратники поняли,
Значит, гидру победим.
Видя князя, все сияли.
Он теперь непобедим.
Он не зря спешил обратно,
Рёнгвальд с войском его ждал.
Печенегов многократно
Было больше. Рёнгвальд знал.
А когда соединились,
Это был уже кулак.
Святополку и не снились
Страсти будущих атак.
Заблажили вдруг варяги,
Ставки надо, мол, поднять.
Эймунд-ярл, потомок скряги,
Не моргнул, чтоб их унять.
- «А куда тебе деваться?»
Рёнгвальд даже хохотнул:
- «Хочешь к этому податься?
Уходи, не я толкнул.
Слух пустить, нам будет просто,
Что ты наш, идёшь им в тыл.
Печенеги режут жёстко,
Весь отряд уйдёт в распыл».
Ярослав аж рассмеялся:
- «Ай, да швед! Во дипломат!
Эймунд надо же и сдался,
Хоть и скандинавский брат».
Речка Альт их место встречи,
Где убит был князь Борис.
Князь сказал в канун той сечи:
- «С нами он, раз здесь сошлись».
А сошлись в жестокой битве.
Хруст костей, предсмертный крик …
Кто-то, вспомнив о молитве,
Просит сил ещё на миг.
Зашатались печенеги.
Слабых бить, вот из конёк.
Да, нахальные набеги …
А сейчас не их денёк.
Войска сходились дважды.
Звон железа, ржанье, крик …
Кто-то падал ниц от жажды,
А кого-то меч настиг.
Лишь к закату стало ясно,
Печенегам не уйти.
Жизнь сложили здесь напрасно,
С Киевом не по пути.
Те, кто выжил в этой сече,
Разбежались по лесам.
Святополк был не замечен,
Говорят, что сгинул сам.
Ярослав единолично
С этих пор возглавил Русь.
Город встретил весть отлично,
Сутки праздновали. Пусть!
Лишь зимой он смог вернуться.
Рёнгвальд в Киеве опять.
Новгородцы не дождутся,
Чтобы с князем погулять.
Все слыхали о победе,
Печенег теперь не враг.
Вспоминали о медведе
Им убитым – это знак.
Мрачно встретила Ирина,
Будто в чём-то виноват.
И была на то причина,
И не только битый брат.
Ей одной пришлось, без мужа,
Обставлять свой быт, досуг.
У людей, там семьи дружат,
Здесь же нет друзей, подруг.
Мысль о Швеции невольно
Приходила каждый день.
И тоска о жизни вольной
Просто ныла, как мигрень.
И беременность к тому же
Не давала долго спать.
Вот поэтому о муже
Стала реже вспоминать.
Князь такую перемену
По прибытии ощутил.
Он не ждал глухую стену …
- «Чем же я не угодил?»
Стали спать, увы, раздельно.
Всё общение через слуг.
- «Появился кто отдельно?» -
Обожгла мысль князя вдруг.
Да, Коснятин тут при встрече
Как-то грубо намекнул
О разладе в доме, вече …
В чём-то тёмном упрекнул.
Не раздумывая долго,
Для себя тотчас решил,
Что должно стать общим долгом
Жить в столице, пока жив.
Объявил Ирине твёрдо:
- «Едем в Киев! Насовсем.
Предки там служили долго …
Оставаться здесь? Зачем?»
- «Никуда я не поеду!
Мне же вот-вот и рожать.
Да, тем более по снегу …
От кого решил бежать?
И сама решать я буду
Где мне жить, а где не жить!»
- «Я с недельку здесь побуду
И назад. Всё уложить!»
Вдруг с Ириной сталось плохо,
Стала звать, схватив живот.
Повитухи без подвохов
Увели вершить исход.
Всё свершилось очень быстро,
Он услышал детский крик.
Дали свёрток в ткани чистой.
- «С сыном, князь!» - напев возник.
Он принял ребёнка с дрожью,
Этот крошечный комок,
Эту прелесть, милость Божью.
Слёз любви сдержать не мог.
Чуть позднее при кормлении
Он пришёл, у ложа встал.
Опустился на колени,
Гладить руки, плечи стал.
- «Ты прости меня Ирина,
Может где-то я устал …
Я люблю тебя за сына
И сейчас это узнал.
Мы не можем друг без друга,
Ангел твой меня хранит.
Ты навек моя супруга,
Нам разлука не грозит».
И широкая улыбка,
Как ответ без всяких слов.
Их любовь была не зыбка,
Не достойна всяких псов.
- «Как назвать? Чего предпримем?»
Князь был истинным бойцом …
- «Назови его Владимир
В знак мирения с отцом».
Ярослав слегка опешил:
- «Ну, Ирина, молодец!
Значит, я его утешил?
В сыне будет мой отец».
После альтовской победы,
Где осилить Бог помог.
Где росли отцы и деды,
Ярослав извлёк урок.
Здесь погибли его братья,
Не желавших брань за власть.
Смерть принявших, как проклятье,
А убийцу грела страсть.
Князь Борис был найден скоро,
В Вышгороде он почил.
А вот Глеб, ко всем с укором,
Свой покой не получил.
Ярослав у Альт поклялся
Их двоих земле предать.
И Борис, и Глеб являлся
Братом кровным, чтобы знать.
В Киев он один вернулся,
Не решился сына брать.
Вновь в заботы окунулся,
Много дел пришлось решать.
Он рассказ услышал вскоре.
Где Смядынь впадает в Днепр
У Смоленска, как бы в споре,
Слышен голос, словно вепрь.
Даже местные боятся
Очень близко подходить.
Начинали там смеяться,
Даже пламя разводить.
- «Это Глебушка! Я знаю!
Это он сигнал даёт».
Но священник: «Возражаю!
Там креста нет, чёрт живёт».
Но уже через неделю
Подались иерей и князь.
Под охраной с ясной целью,
Проследить там с Глебом связь.
Нашли юношу в пещере,
Ниша узкая, как склеп.
Словно спал, по крайней мере.
Ярослав: «Да, это Глеб».
За пять лет не изменился,
Даже тлен его не брал,
Дикий зверь не покусился.
- «Он святой!» - иерей сказал.
Тело очень осторожно
Привезли, где был Борис.
Звать людей было не нужно,
Словно там лежал Парис.
Масса шла, … дорогу знала.
Целовали землю, крест …
Хворь мгновенно пропадала,
У мальчишки горб исчез.
И тогда князь вскрыл могилу.
Братья рядом, мирно спят.
Сверхъестественную силу,
Понял он, в себе хранят.
Даже ран нет от убийства,
Шрамов мерзких не видать.
Нет следов того злодейства …
Крестный ход начал рыдать.
Вскоре храм соорудили.
Братьев в раки положив,
В храме том и схоронили,
Доступ к мощам, прекратив.
А княгиня молодая
Перебралась в Раком жить.
Вместе с сыном, полагая,
Крохой надо дорожить.
Чистый воздух и природа,
Терем светлый. … Всё здесь есть.
А чудесная погода
Дополняет красок смесь.
- «Скачет кто-то» - гридь спокойно,
Рано всех ещё будить,
Вышел с терема тихонько,
Чтоб ворота отворить.
Прибыл князь почти внезапно
И стремительно прошёл
В их покои, обнял страстно
Тех, кто с неба, как сошёл.
Сын, жена … какое счастье!
Ярослав сам в облаках.
Наплевать на все ненастья,
Он прославился в веках!
- «Едем в Киев, там такое …
В двух словах не рассказать».
Так хотелось про другое,
Но себя не мог сдержать.
- «Я нашёл братишку Глеба!
Как Борис, он был убит.
Так они посланцы неба!!!
Им Господь благоволит!
Пять лет с гаком пролетело,
А тлен их так и не взял.
Словно спят, живое тело …
Шрамов нет, я их обнял.
Храм поставили шикарный
И назвали в их же честь.
В раках спят, их подвиг главный
Будут помнить, словно песнь».
Ночью напрочь всё забыла,
Для неё был только он.
Счастье женское накрыло …
Это был уже не сон.
И она совсем нагая,
Слилась в негу и тепло.
Безразлично полагая,
Что оно для них одно.
Утром новые заботы …
Стал рассказывать опять:
- «Эймунд вроде без работы,
Просто рвётся воевать.
Рёнгвальд стал незаменимый,
В Ладогу хочу послать.
Воевода будет чтимый,
Твои земли создавать».
Для Ирины это ново,
Князь с ней так не говорил.
Свои мысли, даже слово
Доверять он не любил.
И Ирина благодарна
За такой вот разговор.
Лишь постель – это вульгарно,
А молчать – немой укор.
- «Что тебя ещё смутило?» -
И ответ не стала ждать:
- «Если что-то и претило,
То и в ум не надо брать».
- «Брат Мстислав, мой двоюродник,
Мне недавно написал.
Часть наследства, экий шкодник,
Чтоб ему я отписал».
- «Брат Мстислав?» - она спросила:
- «Кто такой? Должна я знать?
Тебя, милый, в Степь носило,
А ему теперь отдать?
Где живёт он? Сам откуда?»
- «Княжество Тмутаракань.
Дядя родом мой оттуда,
А вообще-то глухомань».
Ярослав погладил нежно
Её грудь, любуясь всем.
Так хотелось безмятежно
Всё забыть и без проблем.
- «Муром я отдам, наверно.
Глеб последним князем был.
Суздаль – сложный откровенно.
Киев мой, я сам добыл.
Альдейгьюборг? Степной он шибко,
Комары его сожрут.
- «А меня куда?» - с улыбкой …
- «Альдейгьюборг со мной возьмут?»
Ярослав вдруг рассмеялся:
- «Может взять Тмутаракань?
А Мстислава, чтоб не шлялся,
Гридем к нам в твою елань?»
Разговор прервали слуги:
- «Вас епископ просит, князь».
Иоаким имел заслуги,
Князь ценил его, женясь.
Диалог был неприятный,
Ярослав не это ждал.
Но довольно чёткий, внятный …
Кое-что князь и узнал.
- «В Киев забери княгиню!
Ни к чему с дитём здесь жить.
И люби там, как богиню,
С нами лучше лишь дружить».
- «Нарекания есть, владыко?
Может я, в чём виноват?
Ведь владение велико,
Где-то мог быть мрачноват».
Иоаким вздохнул тоскливо:
- «Вы с княгиней не причём.
Ложь вокруг, ну просто диво,
Что живём ещё при сём».
- «В ум я не возьму, владыко.
Ты о чём нам говоришь?
Вече вовсе не безлико,
Скажут всё, не пошалишь.
Может я отвык? Не знаю.
Не умею ревновать.
А про слухи что узнаю,
То, клянусь, не сдобровать».
- «Нам наместник твой здесь нужен.
Не на час, на все года.
Ты там, в центре перегружен,
Твой глаз нужен здесь всегда.
- «А Коснятин? Провинился?»
- «Так о нём и разговор.
Он от власти превратился
В интригана. Наш позор».
- «Т-ю-ю! … Да, это я в два счёта …
Есть возможность заменить.
Вместо славы и почёта
Может сто плетей вкусить».
- «Дом он свой зовёт берлогой,
Он любому отомстит.
Так что ты его не трогай,
Не шевелишь – не смердит».
- «Хорошо! Пока не буду.
Будут повод! Я займусь.
Вашу честность не забуду.
Видит Бог! Пока учусь.
И епископ улыбнулся
За всё время первый раз.
Добрый знак к нему вернулся
И вина тому рассказ.
Встал со стула и князь тоже …
- «А княгиню береги.
Со злотворцем надо строже,
От разборок не беги».
А княгиня всё молчала,
Не встревала в разговор.
Она это замечала,
Что Коснятин просто вор.
Встретил Киев Ярослава,
Как надёжный щит, оплот.
Вести добрые и слава
Шли за ним, как и народ.
И Ирина всех пленила
Своей статью и лицом.
А коса заворожила,
Заплетённая венцом.
Нежный цвет льняного поля,
А глаза, как синь небес.
И в них чувствовалась воля,
Словно там вселился бес.
Изучала всё буквально,
Город весь прошла пешком.
И встречал народ реально,
Кто улыбкой, кто смешком.
Полюбила Днепр широкий.
Волхов – просто ручеёк.
Полноводный и глубокий,
Зачастую невдомёк.
Торг похож на новгородский,
На Почайне, рядом Днепр.
Шумный торг, весёлый броский …
Равнодушных просто нет.
Но какой-то бестолковый …
В Новгороде всё ж не так.
Нет рядов, давно готовых,
В каждом свой товар, без драк.
Вот купцы здесь не такие,
С тряпками на головах.
И товары их чудные,
Не обскажешь на словах.
И киянки непохожи
Ни на шведок, ни на весь.
Новгородки более строже,
Очень сдержанны на лесть.
Здесь девчонки – хохотушки.
Любят яркий, сочный цвет,
Ленты кольца, безделушки …
Ухажёрам сладу нет.
И Ирину без стеснения
Все старались разглядеть.
Подбирали выражения,
Чтоб в скандал не налететь.
Вот и слышит: «Горделива!
Как лебёдушка плывёт.
Везде справная, красива …
Мужу в радость пусть живёт».
Время шло, кипели страсти,
Полоцк, вдруг заговорил.
Брячислав – внук той «напасти»,
О желании сообщил.
Часть земли, чтоб отписали
В пользу полоцких земель.
Как-никак роднёй считали,
Потому такая цель.
Эймунд вдруг опять взбрыкнулся,
Без работы, мол, сидим.
Да, и случай подвернулся
Заявить: «Так не хотим!»
Рёнгвальд снова подключился,
Всё решил, как прошлый раз.
Но норвежец затаился
И заявит … не сейчас.
Вскрылись новые задачи,
Ярослав всё понимал.
Было всё … и неудачи
Он учил и выход знал.
Киев стал его вершиной,
Хотя Новгород тянул …
Он не стал просто машиной,
А по-новому взглянул.