Контуры лиц отразились в ручье,
в проточной воде, во вселенной ничьей.
Контуры глаз, контуры душ.
А над ручьём забвения сушь.
Себя не удержишь, но это не страшно.
Других удержать бы. Хватаешь отважно
сердцем, аортой, мозгом спинным
и чем ни придётся, чтоб только не дым.
Чтоб только всегда, а не клубами дыма.
И это веление неодолимо.
Хватаешь, как скользкую рыбу в воде,
бесплотную руку. Заминка в суде.
Присяжные медлят, судья недоволен.
Но этот порыв непредвиден, неволен.
А смерть или ангел стоит за плечом
и год пролетает в ворота мячом.
Забили, забили и счёт возрастает.
А наша команда минуты листает,
страницы гигантской поваренной книги,
в которой описаны кушанья-миги.
Одно приготовил и съел и доволен.
Но в голоде новом желудок не волен.
Идёт потребление времени даром.
Таким наделила вселенная даром.
И мы, гениальные в потребленьи,
смотрим как Лермонтов пал в отдаленьи,
как Мандельштам крапивою пророс,
как Бродский лежит на ковре вперекос.
Растёт горизонт и стеной подступает.
А нас, недомерков, нянечка баит.
А нянечка нам колыбельные песни
в ухо орёт, хоть вдоль черепа тресни.
Но всё нипочём, закрываем мы глазки
и снятся цветасто народные сказки.
Журчащий ручей, в нём икринки-улыбки,
глаза-головастики, пальчики-рыбки.