Подобна пляшущим на сцене – песка фонтанчики взметая,
она играла в лаун-теннис. Порхала юбка голубая,
на миг обрисовав колено. Изгибы талии осиной –
и эйс уверенный, победный. Стук туфелек из парусины.
На тропку белую пробора, что делит на два полукружья
волос блестящих черный ворох (их пряди, закрывая уши,
сходились в узел на затылке), глядел он, а в глаза – боялся.
Потом луна над морем стыла. В ладонь ему просунув пальцы,
она кивнула на дорожку, волной дробимую. «Ты знаешь,
вот так и тянет, так и гложет – а что? Глянь, светит – неземная,
мечта безумцев и поэтов. А, может, это просто мячик,
и кто-то синею ракеткой спешит перехватить подачу –
кому аукнется?» Со странным, мерцающим и влажным, взглядом
к нему оборотилась…
Планы война смешала: он с отрядом,
что откололся от Железной дивизии, на Дон подался.
Ни весточки с его отъезда. Сражения. Поход Кубанский...
Однажды наступали. Хутор, казалось, спал. И вдруг – разрывы!
Тела подбрасывало, будто их руки превратились в крылья.
И – гейзер из песка! И вспышка. Последней уходящей мысли
толчок – что лунная дорожка вернет его на берег крымский –
и непременно, однозначно он вспомнит или угадает,
что означал тот взгляд: подачку иль обещание… Слепая
тьма задрожала. Облаками оттерло с солнца пятна грязи,
и синевой умыло пламень. И он смотрел на жизни праздник –
как из обрывков силуэтов срастался мир, а был расколот.
И невозможностью ответа курился дымчатый проселок.