(фрагмент из озорной версии "Онегин и другие..."
– …Дед, жажда и питейный форс
Не наградят тебя покоем.
Вино в тебе уж встало колом! –
Евгений хмыкнул. – Пей вот морс.
– Не я сам по себе плох корнем,
А просто во хмелю… склероз, –
Дед щурил глаз и беспокойно
Ноздрями двигал. Ушлый нос
Не унимался малахольно:
– Что морс! Наливки кто б принёс!
Глянь, не осталось ли кагора?
А под столом? Ну, хоть на дне…
Ужель дошли до дна в вине?!
И не с чем квасить до упора?
Так и теряет жизнь в цене...
* * *
Поблек последний звёздный лучик –
Ушла ночь, как вода в песок…
А утром дед стараньем ручек
Кухарки (плюс капустный сок)
На вид здоров был, как огурчик
И хвастал байками в свой срок.
– Я, Жень, по молодости тоже
На инциденты был богат.
Жаль, что товарищ мой не дожил,
Чтоб подтвердить, какой я хват.
Мы с ним приятелями слыли.
Где был он в деле поскромней
По темпераменту и силе,
Там я едва ли был умней.
Мы с ним по вдовам и солдаткам
Умели дружно промышлять.
Мой бравый вид служил задатком,
Мол, не должны мы подкачать.
И бабы загодя летели
На нас, как будто мотыльки.
Они за ночь от нас в постели
Свои теряли курдюки.
Мы тоже сбрасывали в весе
И уставали иногда.
Но мне, несносному повесе,
Грешить не стоило труда.
А мы грешили без разбору,
Поскольку часто во хмелю…
– Давал товарищу ты фору?
– Делили на двоих без спору
Мы то, что было, без меню.
Из нас двоих, не обману,
Сказав, что я один – брутальный.
Где мой приятель Пётр искал
Подружек посентиментальней,
Там я бесстыдству потакал.
Когда однажды впал в хандру он,
Я в то же время невзначай
Узнал в какой-то из цирюлен,
Что в мире есть целебный чай.
Такое разом нашептали
Мне про чудесный эликсир!..
Мол, шишка станет крепче стали!
Я, хоть блудил в расцвете сил,
Не подвергаясь утомленьям,
Вдруг загорелся устремленьем
Добыть заварки на двоих.
К заветным травам и кореньям
Для пожилых и молодых
Обрёл доверие я вмиг.
Мол, лучше нету от похмелья…
Иль сон наладить не сумел я –
Испил – бессонницу-то вскорь
Моя головушка забыла…
Иль даже если зазнобило
И навалилась явно хворь,
Лишь малость заварить изволь…
– Так ты достал? Употребил, а?
– А вот достать не просто было…
За старым кладбищем жила
Не баба – прям таки, кобыла.
Без мужа печь свою топила
И на отшибе от села,
Поскольку ведьмою слыла.
Мы к ней явились, как в аптеку.
Хозяйка весь товар лицом
Нам выставляла б больше веку,
Но вскоре я вперёд концом
Пёр напрямик уж, мол, не надо
Микстур и сонных порошков,
А дай того, что до упада
Прославит нас как мужиков.
Она мне: вот, мол, ты каков?!
Как зыркнет – мне аж стало жарко
И дыбом волос к волоску!
– И что ж?
– Дала – мол, пей, не жалко –
Кувшин холодного кваску.
На вид, приличная знахарка,
К тому же, в собственном соку.
Не скупердяйка, не нахалка…
Коня осадит на скаку…
Да вот не знал тогда я, жалко,
Что мне, крутому мужику,
За жизнь придётся опасаться!
– Тебя попробуй завали!
– Она, в порядке компенсаций
За чудо-снадобья свои,
С таких, как мы, уж не рубли,
А ласки спрашивала, вот как!
Само собой, закуски, водка
Вмиг появлялись на столе.
Мне б ей навешать костылей
За провокацию ведьмачью!
Я ж, похотливый дуралей,
В ответ командую: «Налей»!
Свою повадку жеребячью
И сам, как водится, не прячу:
Я соответствую уж ей
Партнёрше будущей своей.
– Так ты ей сам сказал: «Налей»?
– Имел в виду я водку сдуру,
Ан нет, подносит нам сперва
Затребованную микстуру –
Чай – чтоб взамен взять нашу шкуру.
Проверьте сами, мол, права
Иль нет я, вас тут заверяя,
Что чай даст силушку без края.
На мужиков, мол, недород…
Испейте – станете сильнее…
И нам по чарке подаёт
И наготове сочный рот.
А зубы – сахара белее.
Ну, целоваться наперёд
У нас не принято, однако.
Быть может, тут наоборот?
Мы пьём настойку, и ведьмака
Целует нас почти взасос,
Потом за стол сажает врозь.
А я ещё и до настойки,
Имевшей слабый вкус касторки,
Аж рвался вздеть её на ось.
Казалось, смог бы и насквозь.
Но рост у бабы гренадерский,
А сила, видно, мне под стать…
И укротил я нрав свой дерзкий –
Решил с постелью подождать.
Она к приятелю вплотную
Уселась сразу за столом.
Сорочку тонкую льняную
Аж распирало колесом –
То грудь у бабы волновалась,
Что, кстати, тоже не на вялость
В тот миг настраивало нас.
Но мы, однако, не ленясь,
Враз навалились на закуску.
Друг – с поцелуями в прикуску,
А я – вприглядку до поры.
Еды – что хочешь, то бери –
Вполне хватило б и на сутки,
Когда б двойные нам желудки.
Однако в них уж нет пустот.
Зато желание растёт,
И котелок уже не варит.
Меня аж прямо подмывает,
По праву истинных господ,
Взять то, что надо, в свой черёд
При деликатности мизерной.
Я снисходительность надменной
Свою не делал наперёд,
Как дворянин и не урод
Вняв голытьбе обыкновенной
Средь мисок, чаш и сковород.
Но с интонацией напевной
Берёт сначала в оборот
Она Петра: «Ты будешь первый».
Таков вот выпад простоты.
И властно вновь: «Да, прежде – ты»!
«Мне место, стало быть, в резерве?
Потерпим, – молвил я. – Лады».
«Где ж набрались таких манер вы,
Необразованные стервы –
Нас лбами сталкивать, друзей»?! –
Подумал я, злой, как Персей,
Зреть не желавший смирно в гроте,
Как Андромеду змей проглотит?
– Для Андромеды-то стара,
Поди, была хозяйка?
– Чёрт с ней!
Для бабы вид имела сносный,
Но голос – словно из ведра.
Не видя для себя преграды,
Мы были с другом, в честь добра,
Ей уделить вниманье рады,
Когда б сама же и легла.
– Ещё б она пренебрегла!
В охотку блуд не кабала!
– Ты – гений по своей тираде,
Но всех нас баба нае-а.
Подвох тая в своём обряде,
Она тем змеем и была.
– Что… не дала?!
– Да если б так!
Нам догадаться б, жизни ради,
Покинуть сразу сей бардак!
Но я и в ус не дул, мудак.
А Петя рад, что Пете рады.
И вот остался я один
Мечтать, как вместе мы блудим.
Ем на халяву со скатёрки
Да из печи вдыхаю дым,
А в это время во светёлке,
Как молодуха с молодым,
Она с Петрухою моим…
Я не силён на кривотолки,
Но как-то вдруг смутил меня
Раж этой пары – пыл огня.
Какими б не были восторги,
Заметил я, что слишком долги
У них соития. А я?!
Когда же очередь моя?!
Я что уже не здесь? А где же?
Его, на диво долго, теша,
Знахарка по своей вине
Совсем забыла обо мне!
Ворвавшись к ней, я обомлел:
Гола, как Ева, гренадерша.
Коса распущена. Мой хмель
Рукой сняло. Не баба – леший!
Но с телом бабы.
«Твой милейший
Дружок уснул вот только что, –
Встряхнулась баба без напряга, –
Как будто ждал тебя». «Бедняга
Тебе наверное раз сто…
Теперь пусть спит – ему во благо», –
Ответил я под томный стон
Ко мне прильнувшей гренадерши.
«Какого чёрта она держит
Так крепко, словно убегу? –
Подумал я. – И сам могу
Её я стиснуть так, что охнет.
А подо мной и вовсе сдохнет.
Она – в поту, а я-то – свеж.
Сейчас добавлю ей, промеж…
Хозяйка, слышь, пока друг сохнет,
Меня по полной, мол, утешь!
Друг спит без сил, его хоть режь.
Петруху – прочь, чай, не сенатор!
Перетащив Петруху на пол,
Мы всласть собою занялись.
Я от души не только лапал –
Ещё и каждый свой каприз
В жизнь воплотил. Повтор – на бис!
Она – признаюсь откровенно –
Была сильней меня. Да-да.
Соитий наших череда
Тянулась, и вносил смиренно
Я лепту должного труда
В гостеприимные врата.
Я, хоть постель и не арена,
Во многом ведьме не чета.
– Самокритичная черта.
Пастух негласного гарема,
Ты ублажал самозабвенно
Своих овечек и отменно.
А с ведьмой свыкся?
– Ни черта!
Стучась с ней в рай одновременно,
Я ощущал попеременно
Её то мягкой, то тугой,
То вдруг немыслимо красивой.
Когда с пугающею силой
Её от похоти дугой
Вверх подо мною возносило,
Моя рука меня крестила.
В другое время бы с другой
Не возбуждался я так часто –
Настойка всё ж к тому причастна.
Мы Петьку – на пол, как балласт,
А ведь держался больше часа
В пылу лихого с ведьмой пляса!
На марафон лишь я горазд –
Другим давно б уж стало тошно:
Не отказаться ли от бразд
Правленья, коль сбежать несложно?
Но докажу я непреложно
Ей то, что я не педераст.
И дрючил ведьму я безбожно,
И щекотал, где только можно –
Усат, к тому же и вихраст.
Но стало как-то мне тревожно:
Я ощутил большой контраст
Между безудержным желаньем
И сил запасом. Под влияньем
Настойки, сунутой под нос,
Теперь пахал я на износ.
Поистрепав меня нимало,
Меня кобыла оседлала,
Мне избавленья не суля.
В кого же превратился я?
Был одержимостью своею,
Сродни маньяку и злодею,
Схож я с помешанным весьма.
Поняв, что волей не владею,
Я возжелал прихода сна.
Благодаря судьбе, везенью
Нашёл счастливый путь к спасенью
В объятиях Морфея Пётр.
А я, как отрок в день весенний,
Ярился, похотливо бодр.
С ума сойдёшь от безнадёги.
Сам протянул уже я ноги
Под бабой, глядя в потолок,
И мозг, пульсируя в тревоге,
В конечном выдал мне итоге:
Миг истощенья недалёк.
Покорен ведьме, как телок,
Иссохнув, как старик столетний,
Я тело бренное увлёк
Наверно в самый свой последний,
Но полный похоти, рывок.
Минуты, словно дни недели,
Тянулись для меня тогда.
Казалось, что на самом деле
По мне протопали стада.
Я понимал умом тефтели:
Держусь от Смерти на пределе.
Нет бы сказать ей просто «да».
Но шепчут «нет» мои уста.
Мы оба с ведьмой проглядели
Момент, когда Петруха встал:
Она – от исступленья в теле,
Я – вообще глядеть устал.
Знать, он решил, мозгарь плюгавый,
Что зайцы всюду в бегстве правы?
Решил он дёру дать, как встарь
Спасался в детстве от расправы
Лихой мальчишечьей оравы?
Ну, всяк себе – сам государь.
С такой вот в мыслях подоплёкой
Его уход я оценил,
В конец задавлен и уныл.
Я стал ждать смерти недалекой
И волю перед ней склонил.
Но друг мне сердце всполошил,
Когда, ведом судьбой жестокой,
Вернулся, бегство отложил,
Чем явно ведьму ублажил.
В руке нёс скляночку с настойкой,
А губы трубочкой сложил
И прямо к ведьме с поцелуем…
Чай нам для оргии принёс?
Решил, что вместе ведьме вдуем?
Знать, у него в башке – хаос.
Погибнем оба мы – вот ужас!
Сейчас, решил я, поднатужусь
И сброшу ведьму, но… сил нет.
Мотивчик жизненный мой спет!
Усилье болью обернулось,
Как будто у меня артрит.
А баба к Петьке потянулась –
Рот для засоса приоткрыт.
Всё б им сосаться шалопутам!
Смотрю на Петьку, как на Брута,
Мол, поспособствуй жизнь добить.
Тут ведьма дернулась, как будто
Пришлось ей что-то проглотить.
Мой Брут исчез, и ведьма стала
Вновь, как ни в чём и не бывало,
На мне безудержно скакать,
Спеша наполнить до отвала
Утробу семенем: не спать!
Но не успел я исчерпать
Себя, уж ведьма подзывала
Петра. Без дурня аж зевала!
Вот ненасытная-то ****ь!
Смотрю: уж он, повёрнут вспять,
Второй раз к ней идёт, пусть вяло,
А губы – трубочкой опять.
В его руке – всё та же склянка,
И ведьма, гнусная поганка,
Глотком из Петиного рта
Пьёт, но вот что – я ни черта
Понять не мог, когда в минуту
Она сомлела: на меня
Смотрела, словно на зануду,
А не подвластного коня.
Со всею грубостью вандала
Её, как статую во прах,
Я стал заваливать. Сгинь, враг!
Её активность увядала
Теперь буквально на глазах.
Ещё толчок, ещё замах…
И вот, без бабьего скандала
И чисто ведьминых угроз,
Её легко, как одеяло,
Я скинул. Как? Да не вопрос!
Она спала! Спала банально!
Мой умник Пётр на полпути
Уже к Тебе, Господь, прости,
Всё ж изыскал феноменально
Изящный способ нас спасти.
Он этот шанс не упустил.
Он первый, будучи под ведьмой,
Смекнул, что на исходе сил
Ему, пока ещё он жил –
Прямой путь в тот край заповедный,
Куда он вовсе не спешил.
На вид, как есть, сморчок ледащий,
Усильем воли он блестяще
Дурную похоть одолел
И притворился тут же спящим.
А чтобы он не околел
В своей актёрской ипостаси,
Ему, бескровному, как мел,
Меня послал Бог. Выкрутасы
Околевавшего Петра
Ни я, ни чёртова сестра
Не раскусили, не успели:
И я, и баба захотели
Друг дружку враз, лишь я влетел,
В альков любительницы тел.
Мужских тел, надобно заметить.
А я охоч до баб и еть их
По той поре всегда был рад,
Хоть во вторых рядах, хоть в третьих.
А эта ****ь, вперяя взгляд
В меня, горячего красавца,
Тот час же «спящего» мерзавца
Петра, помыслив глубоко,
Со счёта сбросила легко…
Снежинки начали смерзаться,
Как стало за окном смеркаться…
Её давно ко мне влекло
И всё ж при выборе, столь узком,
Отведена была по-русски
Мне роль той сладенькой закуски,
Которой я невольно стал.
В душе прозрачной, как кристалл,
Мой друг вынашивал план-порох,
Чтоб быстро нас спасти обоих
Из безнадёжной западни,
Где, беззащитны и одни,
Должны мы были, ведьме в пику,
За жизнь цепляться, поелику
Жизнь защищается умом.
У Петьки члены ходуном…
Подвергнись бабьему он клику,
Враз превратился бы в заику.
Набравшись сил, он пластуном
Покинул мрачную светлицу,
Чтоб за стеной определиться,
Что, где и с чем у ведьмы есть,
То бишь, в её аптеку влезть.
Из средств, что в ней не на запоре,
Нашёл по памяти он вскоре
Сильнейший сонный порошок
И на свой страх рискнул разок,
Потом второй уже по ходу,
Таскать раствор его, как воду,
Во рту своём, а для отводу
Глаз ведьмы в руку взял настой
Её же чая. Трюк простой,
А потому и гениальный.
Пётр от победы нереальной
Довёл свой план за шагом шаг,
Сам до виктории. Аншлаг
Там, где светил исход летальный,
Лишь я, однако ж моментальный,
Ему устроил – что есть сил,
Слезами друга оросил,
Слезами радости безмерной.
Ведь сам-то я – стратег прескверный.
Умею только соблазнять.
Где ведьма, а где просто ****ь,
Ещё, попробуй, распознай-ка!
На свете лишь Господь – всезнайка.
И всё ж я – что греха таить –
Боготворил Петра за прыть:
Весьма рискованно, но ловко,
Сумел он ведьму обдурить!
Всё ж не она одна – плутовка.
Ведь как подумала чертовка:
Её желает подбодрить,
Её же чаем напоить,
Заветной собственной микстурой,
Безмозглый похотливый дурень.
Однако, как теперь с ней быть:
К суду привлечь иль дать п…дюлен?
На ведьму никаких улик
Серьёзных нет. Всё чик-чирик.
Онегин, глядя на дедулин
Сияющий восторгом лик,
Подумал: «Коль так врёт старик,
Мне, молодому, суждено лишь
Рот раскрывать. Не приневолишь,
Однако ж, так ещё соврать,
Коль попросить пересказать.
Расскажет вновь и не коряво,
Внесёт детали в каждый акт –
К рассказу острая приправа»…
– И что с ней сделали вы? – в такт
Спросил Евгений. – Суд? Расправа?
– А что с ней было делать, право?
У ведьмы с дьяволом контракт.
Вот Бог и судит пусть по праву.
– А зелье?
– Так ведь не отраву
Мы брали. Снадобьем, как есть,
Лечить свою мужскую честь,
Не часто мы, но всё же стали,
Когда пред старостью предстали.
– Выходит, сами, как ужи,
Вы уползли со сковородки –
Совсем не мстительны, но кротки.
– Ещё, попробуй, докажи,
Что – ведьма! Бабьи разговоры
Под лай их кобелиной своры?
Свели бы в суд, а на суде
Она б про нас: «Пришли, как воры,
И вместо платы мне муде
И что потвёрже предъявили»!
А мы бы оба, простофили,
Ещё оправдывались бы.
Нет, выметать сор из избы
Не стали – бабу мы простили.
Потом – когда совсем остыли.
Все наши «если» да «кабы» –
Одна лишь сторона медали.
С другой же – повод сами дали,
Коль вместо денежных затрат
На кобелиный мы расклад
Бездумно согласились сходу,
Своей же похоти в угоду.
Судиться с ведьмой?! На кой ляд?!
Другие жалобщики, моду
Коль завели, пускай скулят!
Да что там суд, коль, мысля в лад,
Ни я, ни друг не встали в позу,
За ведьмой требуя догляд!
Пусть хоть нагая и на босу
Ступню летает на метле
И варит жаб себе в котле –
Нет, гладить ведьму против ворсу –
Себе дороже, уж поверь!
К тому ж я с ней делил постель…
«Не просто складно врёт кобель –
Ещё и напускает форсу!
Врёт примитивно, как школяр.
Да как же так не покарал
Он ведьму?! Ну, а Петя, гений,
Его за мягкость укорял? –
Опять задумался Евгений. –
Иль всё же перещеголял
Меня размахом приключений
Непотопляемый старик?
А я, себе на огорченье,
Ему завидовать привык,
Как гобелену половик»...