День.
В ладонях листьев крошка тень
уснёт, калачиком свернувшись,
укроет рыжая шагрень,
в дожди и ветры окунувшись,
и позолоты тёмной старь
напомнит лесу полдень летний,
он сбросит под ноги янтарь,
как туфли мокрые в передней,
и заиграет светотень
с огнём, презрев непослушанье,
и колокольное «День-день!»
ознаменует ликованье.
Ликует луч, и веток вязь
украсит домики, оконца,
запляшет облако, резвясь, -
барашек белый в мире солнца,
и будет день – от искры свет,
но по законам поднебесной
он, как старик на склоне лет,
угаснет тенью бестелесной,
и растворится в ней заря…
Ночь.
И растворится в ней заря,
как леденец во рту, растает,
под зорким взглядом фонаря
дремота сны перелистает,
как сказки в книжке, на скамье
забытой всеми, бегло смелой
рукою старого крупье,
но голос ветки пустотелой -
её излома острый звук,
разбудит время в тёмном сквере,
и разольётся эхом стук
сердец, сочувствуя потере.
А отголоском тут и там -
то скрип двери, то лёгкий шорох,
подарят отдых городам,
развесив тени на заборах.
От взглядов скроет полусон
по-детски худенькие плечи,
а платья чёрного фасон
утешат звёзды; вспыхнут речи,
слабея пламенем свечи,
роняя блик его латунный…
И верным спутником ночи
повиснет в небе шарик лунный.