Может мне и не стоило в этом признаваться сегодня,- признаваться в том, что я придерживаюсь коммунистических взглядов, продолжая верить в идеалы справедливости, добра, человеколюбия, свободы, равенства, братства. Отстаивать эти идеалы теперь можно только в сумасшедшем доме, - там это не возбраняется, за оружие взяться не позволят ни врачи, ни санитары, а говорить можно сколько душе угодно. Страстно – в больничном халате и смиренно, - в рубашке.
Я пока себя считаю трибуном, правда, не признанным официально. Во-первых, я не знаю, что для этого нужно, какие собрать документы и бумаги или за меня самого наведут нужные справки и предоставят трибуну в вышеописанном месте.
На телевидение не пробиться, туда пришли серьезные и несерьезные люди и проводят про нужную государству политику. Я не антисоветчик, не русофоб, не про западник и даже не либерал. Я – коммуняка, всеми извилинами нейронами и обоими, к сожалению, только полушариями.
Возможно с сегодняшнего дня на меня начнут охоту травлю в СМИ (воспользуюсь счастливой возможностью заявить о себе), но я решил твердо. Сегодня или никогда! Я дитя своего Отечества, и с ее отцами, сколько бы их ни было за мою, обезгрошивающуюся с каждым словом, жизнь. Я всегда буду конфликтовать с властью, с ее отцами, ссылаясь на весь исторический опыт, философский закон – отрицание-отрицания, в конце концов, на Тургенева.
Наверное, за преданность идеалам коммунизма меня и любили девушки, хотя может и не только за это, а еще за остроумие и красоту. Но я думаю, что убежденность и страстность были самым главным моим оружием. Ведь меня не называли красавчик или остряк, - мне дали самую точную и самую возвышающую, продиктованную любовью, характеристику, - коммуняка. Я всегда стоял на страже социалистической собственности. Где бы я ни работал и даже не призванный государством к сторожению ее богатств. Я это делал по велению своего коммунистического сердца.
Без истории не обойтись, Слов красивых и пафосных сказано уже много…
Довелось мне однажды, в комсомольскую и студенческую бытность работать в стройотряде. Я тогда учился на третьем курсе педагогического института на художественно-графическом факультете. Наш студенческий стройотряд был приставлен в помощь к одной организации, разумеется. Тоже строительной.
Стены уже стояли, оставалось выполнить только отделку, хотя и бетонных и бетонных работ еще хватало. Сидим мы как-то в обеденный перерыв в строительном вагончике, пьем чай, весело общаемся, как вдруг, в вагончик буквально влетает Юлька, наш комсорг, и обращаясь ко мне, выпаливает со всей своей девичьей и комсомольской страстью:
- Сашка, - там рамы воруют!
Там, это значит, рядом, на стройке. Срываюсь с места, как ошпаренный и угорелый одновременно, гневно сжимая кулаки. Сколько воров и как они вооружены, я не знал и честно скажу, не думал об этом. Дорога была каждая минута. Ведь на стройплощадке, помимо рам, были и цемент, и рубероид, и гвозди. И это средь бела дня! Запредельная наглость!
Увидев у ворот машину с уже погруженными рамами и человека, суетящегося возле него, я наскочил коршуном на жуликов, готовый к неравному бою. Я говорил, нет, я кричал не простыми словами. Не матом, ибо за мной поспешили мои друзья и сотоварищи во избежание худшего сценария. Я говорил цитатами:
- Не позволю расхищать социалистическую собственность!
- Это народное достояние!
- Вы воруете у детей! Вы, потерявшие всякий страх и совесть.
Как выяснилось, потеряв совесть, они не потеряли страх. Мужик, который похоже и был заказчиком и организатором этого чудовищного преступления, выслушав мою страстную тираду, попытался оправдаться, дать объяснения. Вором оказались строители этого объекта, одного из них я даже знал по имени, и мы накоротке перекидывались приветствиями и словами. Виктор, так его звали, в одно мгновение стал заикой:
- Мне раз-раз-решил в-в-взять два оконных бл-блока пр-пр-прораб. Мм-м-можешь ему позво-н-нить.
- Меня не волнует, кто тебе разрешил, я не разрешаю. Выгружай, а то я вызову милицию, - продолжал всенародно стыдить я Виктора.
Чувствуя, что мои угрозы, не пустые слова, попрепиравшись еще некоторое время, он успокоился и уже без заикания, в сердцах бросил:
- Ишь, млин, какой принципиальный выискался. Коммуняка, млин. Ну погоди, мы еще посмотрим, чья возьмет!
Рамы он тем не менее выгрузил, гвоздей насыпать видимо не успел, - засыпался, спалился. Это была настоящая, драматическая сцена. Зрители едва удерживались от смеха. Юлька заранее подготовила аудиторию, перед тем, как позвать меня на выступление.
- Смотрите, что сейчас с Сашкой будет! Там мужик рамы ныкает, надо на него натравить нашего коммуняку! Так она меня звала, выражая свою большую любовь к моему горячему комсомольскому сердцу.
А потом я строил коммунизм, правда завершить строительство не получилось, - началась перестройка и демократические преобразования, а потом и вовсе либерализм. Но я всегда был и останусь убежденным коммунистом, Кто с любовью ко мне, можете назвать меня так же, как и Юлька. – коммуняка.