Оставь на память меня у помятых улиц, на языке машин, что строчат сутками, а затем ломаются.
Снегом с зубных щеток на витринах дешевых лавок
Витрин и мест, где кофе тот еще, хуже некуда.
Где белья не счесть втридорога за одни оборки.
За рамки, в которых был и из которых с мясом вырван за светом тусклым.
Оставь на память меня строчками на недошитой из-под топора по дружбе,
Так, что лишь бы-лишь бы
Не трогай меня на память и ставь запятые там, где считаешь нужным.
Звездочки в имени и статусе социальном.
В шутках верных оставь меня нужным акцентом, а не как обычно – стекловатой на мочалку и по спине, пока сплю и не вижу.
Оставь меня на подушках без наволочек, что колются – новые.
В машине, старой и странной, на кресле меня оставь, накорми меня и включай погромче.
Сам уходи онемевшим, с ознобом, зазнобой моей, орбитой, сдвинутой от каждого тихого «не».
Бумагой исписанной и сожжённой, кровью засохшею и зараженной.
Снами вещими не останься. Сначала «Здравствуй» - потом в порог. Главное, чтобы не сердца и без имен.
Всё будет в 2026, исключительно хорошо.
Накрыло сугробов толщей, а сверху люди ходят – много и громко.
Ты не трогай меня, тронутый.
Выжги себе еще пару на латыни, когда созреешь и в говорящего превратишься.
Оставь в памяти, оставь меня, отстань от меня, отклейся.
Сплин говорит, что это Бог устал нас любить, но так не бывает ведь, правда?
Господи, дай слово мне, знак, а не одну из твоих пощечин, что жгут и на коже следом от пудры.
Господи, дай мне в знак Давида и звезду его, ты же мудрый.
На ноги подними, не за волосы только, уже проходили.
Просеменили шагом, протоптали дороги и до самой весны, пока не растают. Устала.
Ты меняешь меня! Ты меня с миром миришь.
У него совсем другое мерило.
Я бы включила, да только со светом совсем не так. Без света куда ни шло, а с ним через чур уныло.
Память ужасная божья кара.
Память не тонущие корабли.
Память – трава пожухшая, что никак не засохнет.
Или, ничем не пахнущие цветы.
13.03.15