Встал под окном побирушка Февраль.
Только пусти, и начнёт старый враль
в липких вязать разговорах.
Сам под завязку в долгах, как в шелках.
Всё же оставил опять в дураках
алчной зимы кредиторов.
Город в глубокие норы залёг.
Вишь, не проснулся намедни сурок
Арчи в родном зоопарке.
Дрыхнет без задних,наверное,лап,
снится в пампасах ему баобаб,
солнцем залитый ярким.
Время уколов, укоров немых.
Вынешь синодик имён дорогих...
- Как ваши лица печальны!
Не дозвониться и не досказать
правды и вины, теперь лишь вникать
в горечь блинов поминальных.
Бродит февраль в лабиринте снегов
бледной сомнамбулой сомкнутых строф,
что-то невнятно бормочет.
Мокрою ватой залепит метель
к выходу дуба морёного дверь.
Парки незримо хлопочут.
Месяц, на облако - тумбочку встав,
ночью туманной зубрит свой устав.
Время армейской поверки:
- Все ли на месте? Надеть кителя!
Ладно, отбой, и смотри у меня,
мля...и матрац вам - не Верка!
Время глухих безымянных звонков,
вкрадчивых, эха лишённых шагов,
Неисцелимой любови.
Запах карболки, больничных палат.
Булькает в трубке прозрачной заряд
Тёмной венозной крови.
Вдруг как заскачет седым огольцом,
как зазвенит шутовским бубенцом
по масленичным полянам:
Ваньку валяй да на дудке играй,
нищей старухе поминки справляй,-
все будут сыты и пьяны.
Там, где ударил копытом Пегас, -
видно, разок пролетал мимо нас -
грязная мыльная пена.
Лишь подо льдом колокольцем звенит
сладкий источник девиц Аонид -
северный ключ Иппокрены.