Принцесса шведская
Новгородцы долго злились
За бездарнейший разгром.
Рати собранной лишились.
Князь добрался лишь пешком …
Ну, что делать? Жить-то надо.
Город вновь его принял.
Киев встал как бы преградой,
На что князь и попенял.
Ярослав в своей Ракоме
Так все дни и проводил.
Лишь Коснятин, никто кроме,
К нему больше не ходил.
Но пришёл тут как-то раньше
Чес обычно, говорит:
- «Знаешь, князь, нельзя так дальше,
Подло, опыт не велит».
Князь протёр глаза спросонья:
- Не шуми здесь. Ты о чём?
Если это от злословья,
Ну, а я-то здесь причём?»
- «Человек пришёл от Путши».
- «Святополка верный друг?
Он боярин наихудший,
Ты-то как с ним вместе вдруг?»
Но Коснятин не смутился:
- «Я его давно купил.
Сотней гривен расплатился.
Чтобы он и мне служил».
- «Интересно! И что дальше?»
- Дальше князь не интерес.
Нет того, что было раньше,
Дух величия исчез».
- «Что ты мне одни загадки …
Что случилось? Говори!
Не играй со мною в прятки …
Удивили чем хмыри?»
- «Святополк открыл ворота
Болеславу. Киев взят!
У поляк одна забота,
Чтобы суд для них был снят».
- «Допускают там распутство?»
- «Киевлянки и не прочь …
Многим нравится беспутство.
Визги, крики там всю ночь.
Но, ни это ключевое …
Он был встречен, как братан.
В Десятинной основное …
С хлебом солью! Чем не срам?»
- «В Десятинной?» - князь замкнулся,
Стал по горнице ходить.
Вдруг, как будто натолкнулся:
- «Кто-то мог остановить?»
- «Ты считаешь, есть такие?»
- «Ну, хотя бы Анастас.
Он с отцом слова благие
С Херсонеса нёс для нас.
Настоятель в Десятинной,
Он иерей, в конце концов.
Польша верой же латинной
Осквернение отцов».
И Коснятин стал смеяться,
А вернее хохотать.
Слёзы вытер, стал сморкаться,
Да, к тому ещё чихать.
Ярослав терпел сначала,
Ничего не мог понять.
Всё нутро его кричало
От нахальства. Как унять?
Но Коснятин вдруг: «Мужайся!
Всё давно уже не так.
На меня не обижайся …
Впереди я вижу мрак.
Анастас ваш триумфатор?
Православие принёс?
Это он организатор
Пышной встречи, верный пёс».
Ярослав аж поперхнулся,
Замер, а потом спросил:
- «Ты, боярин, что? Свихнулся?
Анастас отца крестил!
Он до мозга православный.
Латинянина признать?
Если даже и тщеславный,
Веру вряд ли смог предать».
Ярослав опять замкнулся,
Стал по горнице ходить.
Даже он не обернулся,
Когда тот стал уходить.
На Коснятина не глядя,
Бросил резко: «Всё сказал?»
А потом, хоть как-то сгладя:
- «Извини, что накричал».
И Коснятин оживился,
Знал, что надо всё сказать.
Ярослав остановился
И спросил: «Мне б надо знать.
Кто такой твой этот Путши?
Ему можно доверять?
Вдруг задание его рушьте
Всё, чтоб Киев отстоять».
- «Нет, князь! Это достоверно.
Путши, он там не один.
От других всё то же, … скверно,
Что разлад достиг вершин».
- «Я готов всё слушать дальше».
Ярослав вдруг стал другим.
Не психованным, как раньше,
Совершенно не таким.
- «Хорошо, тогда продолжу».
Он одёрнул свой кафтан.
- «Зная всё, молчать не должен,
Не кричать, как шарлатан.
Анастас, да будь ты проклят,
Болеславу сдал казну.
И не шума, драки, вопля …
Святополк отдал страну».
Лицо князя потемнело,
Стал, как старый истукан:
- «Ольга, может неумело,
Стала пользовать спецхран.
Там трофеи каганата,
Святослав их добывал.
Все сокровища когда-то
Были символ, идеал.
Это сила государства,
Где лежит, большой секрет.
Это же не часть убранства,
А гарантия побед.
И не может быть прощения
Тем, кто так унизил Русь.
Никакого нет значения
Где они, я разберусь».
Ярослав сидел спокойно,
Но Коснятин стал ходить.
Князь подвинулся невольно:
- «Говори, чего темнить».
- «Там Предславу обвенчали
И всё тот же Анастас».
- «Кто жених? И без печали …»
- «Король Польши, … без прикрас».
Ярослав, как от испуга:
- «Прекрати со мной шутить!
Одда у него супруга,
Он женат и грех женить».
- «Тем не менее, то правда.
Говорят у них любовь.
Жизнь рассудит, как недавно
Рассудила это вновь».
- «А скажи-ка попонятней
Что хотел сейчас сказать»
- «Для тебя это приятней,
Ты обязан это знать»,
И Коснятин откровенно
И подробно рассказал.
Как ушёл король, что ценно,
Как себя он показал.
Из казны взял половину,
Поистратился чуток
На родню свою – скотину,
Так вот вроде шерсти клок.
Неожиданно однако,
Но Предслава тоже с ним.
Рассуждали люди всяко,
В основном же, … поглядим.
Замок в Гнезно ей готовый.
Забрала туда сестёр.
Болеслав хоть и суровый,
Был галантен, как актёр.
Так что в Киеве остался,
Словно брошен, Святополк.
Ратью он не занимался,
Как-то сник, совсем умолк.
Печенеги не прознали,
Что такой кругом разброд.
Без усилий Киев б взяли,
Ждут, похоже, поворот.
После этого доклада
Две недели размышлял.
Не сидеть, а делать надо,
Он давно уже понял.
Лишь сейчас, как озарило,
Понял он Предславы ход.
И любовь и … всё там было,
Но всего лишь эпизод.
- «Ай, сестрёнка! Ну, спасибо!» -
Про себя воскликнул князь:
- «Как изящно, как красиво! …
Не бывало отродясь.
Польша нам хоть и не пара,
Но теперь уже не враг.
Русь не ждёт от них навара
Или там каких-то благ.
Сёстры всем обзаведутся». -
Ярослав соображал:
- «Нашим шляхтичи найдутся,
Княжий род, считай, сажал».
- «Прошка!» - кликнул громко гридя.
Не вошёл тот, а «влетел».
Князя только лишь, завидя,
Замер, словно так хотел.
- «Мне Коснятина в Ракему
Где-то к вечеру доставь.
Есть вопрос. По-деловому
Надлежит с ним порешать».
К Ярославу шёл степенно,
Хоть до этого спешил,
Когда Прохор вдохновенно
Просьбу князя сообщил.
Знал Коснятин, что он главный.
Новгород ему, как дом.
Князь – всегда подход державный,
Город князю на потом.
- «Срочно собирай посольство,
Едем к Щётконунг в Стокгольм.
Без надежд на хлебосольство,
Всё съестное на контроль».
Огорошил, прям с порога,
Рот купец забыл закрыть.
- «Не шуткуй так, ради Бога,
Может и удар хватить.
Ты чего развеселился?
Или где-то что не так?
Олав точно б удивился …
Он король, с ним нужен такт».
- «Я тебе вполне серьёзно,
Ингигерду взять решил».
- «Харальдссон жених. Курьёзно?
Князь, ей Богу, насмешил.
Харальдссон король норвежский,
Тебе мало здесь проблем?
Мы же всё здесь по-соседски,
Не влезай ты в их «гарем».
Может, я чего не знаю?
Так попробуй объяснить.
Люди тоже не признают,
Если всё начнут сносить».
Князь смотрел чуть исподлобья
Вроде как хотел понять.
Или это уже копья,
Или просто лишь унять.
Он сдаваться не пытался,
Появился аж кураж.
- «Ты так тёмным и остался». -
Он подумал: «Я не блажь!»
Во двор вышел освежиться.
Холодок встряхнул и ночь.
Нет нужды, чтоб сговориться,
Но понять должны, помочь.
Когда в горницу вернулся,
Визитёр ещё сидел.
Рядом сел, переглянулся
И сказал, что он хотел:
- «Дело в тои, что Олав шведский
Против Харальдссон всегда.
Он считал, варяг норвежский
Дикий, грязный, с ним беда.
Шведский трон Щёткоконунга
Самый старый и могуч.
В море швед давно не юнга.
Смелый, яростный, живуч.
Так что Харальдссон не пара,
Но норвежец пригрозил -
Неминуемая кара
Будет всем, кто возразил.
Олав шведский будет первый,
Кто пойдёт кормить треску.
Вот такой расклад; и нервный,
И наводит на тоску.
Шведы явно приуныли,
Драчка точно не резон.
О помолвке объявили,
Но был это только звон.
После той меж их размолвки
Пять лет минуло, как день.
Хоть и скалятся, как волки,
Но от свадьбы только тень.
Ингигерда взрослой стала,
Харальдссон давно остыл.
Там сестрёнка подрастала,
На её глаз положил.
Если вдруг я зятем стану,
Примирю и тех, и тех.
Излечу больную рану.
Разве это не успех?
Мы получим выход в море!
Ладога усилит вес!
Ну, так что? Желаешь спорить?
Появился интерес?»
И Коснятин улыбнулся:
- «Ты действительно стратег.
Вон как лихо развернулся, …
Как когда-то князь Олег.
Будем тотчас собираться,
Всем запомнится визит.
Я поехал заниматься,
Нам промашка не грозит».
В то же время Ингигерда,
Зная про отцовский нрав,
Не желала больше ферта.
Есть жених, и значит прав.
Жизнь другое диктовала.
Стали люди пропадать.
Шведов это взволновало,
Нет нужды предполагать.
В воздухе война повисла.
В Уппсала собрался сход
И собрались не без смысла.
Викинги – один народ.
Пусть Олава, так решили,
Дочь Харальдссону отдаст.
Породнятся, чтоб все жили,
Зять, мол, тестя не предаст.
Первым Харальдссон подался
На призыв, скрипя, чем мог.
Щётконунг просто метался,
Словно кто-то дом поджёг.
Ингигерда лишь довольна,
Уппсала почти Стокгольм.
Хоть она и подневольна,
Но не здесь её король.
Так она у кромки моря
Вспоминала о своём.
С детства знала цену горя,
Мать, убитую конём.
И сама любила скачки,
Зная, как погибла мать.
А отцовские потачки
Дополняли дерзкой стать.
От охоты стервенела.
Лук, стрела и в мыле конь …
Словно дикая летела
На добычу, как огонь.
Отец часто сокрушался:
- «Почему ты не мужик?
Род наш верно б продолжался.
Ну, а так для трона пшик».
Вдруг услышала, что звали:
- «Ингигерда! Вас зовут!»
Знала, что расспросы ждали,
У Олавы, мол, не ждут.
Харальдссон с отцом был тёзка,
Отчего Щётконунг зол.
И такая же причёска …
Что усилило раскол.
Настроение всё пропало,
Ветер сделался, как лёд.
Платье мокрое вдруг стало,
Волос слипся, аж трясёт.
Только в дом, а там разборка:
- «Ты зачем дарила плащ?
С Харальдссон была помолвка,
Жест не к свадьбе предстоящ.
А ты плащ, кулон в придачу …
Что? Согласие даёшь?»
- «Да, даю! И не заплачу,
Что со мной ты не пойдёшь».
Вся строптивость раздражала.
Щётконунг попал в тупик.
Она планы все ломала,
Мир с Норвегией не пик.
Он давно хотел соседа
Пощипать в части земель.
С зятем что? Одна беседа …
Из-за дочки сел на мель.
Холод, буря недовольства
Прибежала как-то вмиг:
- «У тебя самодовольства
Больше чем ума! Интриг!»
Так кричал на дочь родную,
На любимую всю жизнь.
Не хотел судьбу такую.
Говорил: «Не ошибись!»
Ингигерда тоже стала
Задавать себе вопрос:
- «Почему так жёстко встала
Их проблема. В чём раскос?»
И она всё понимала
Чем Олав отцу не люб.
Что он выскочка, развара …
Трон ему, как кошке клюв.
- «Ну и что, что Олав полный» -
Размышляла: «Не красив?
От него исходят волны,
А в стихах красноречив.
Вот, как стану королевой,
Будет мне стихи писать.
А останусь старой девой,
Кто мне будет их читать?»
Сердце девичье горело
От предчувствия любви.
Время знало своё дело,
Разжигало всё в крови.
Долго думала, искала,
Как к отцу найти подход.
Пусть увидит, взрослой стала,
Нужен новый обиход.
Вдруг кормилица чуть слышно
Шепчет: «Гости там к тебе.
Чтоб нарядная к ним вышла,
Так король велел и мне».
- «Гости? Знаешь кто такие?»
Та загадочно молчит.
- «Там норвежцы удалые?»
Она чуть ли не кричит.
Успокоившись немного,
Села косу заплетать.
А кормилица, не строго,
Стала всё же ей внушать:
- «Помни! Всё же ты принцесса!
Королевский должен вид.
Часть придворного процесса.
Так что, дочка, без обид.
Вот примерь-ка это платье».
- «Это ж праздничный наряд!
И за что такое счастье?
Как похоже на обряд».
И вдруг ёкнуло сердечко,
Здесь на выданье наряд.
Неужели ждёт колечко?
Вся зарделась аж до пят.
- «Олав здесь, а я не знаю?
Почему отец так рад?»
Вся в догадках, понимая,
Что возврата нет назад.
Ей служанки помогали …
Всё ж наряд красив, богат.
Все принцессу уважали
И ценили, как агат.
Тут кормилица прозрела.
Харальдссон, такой, не муж.
Он в ней видит только тело,
Ингигерде Олав чужд.
А она шла, предвкушая,
Встречу с Олавом. Он здесь!
В лёгкий обморок впадая,
В зал вошла. Мандраж исчез.
Мягким шагом, словно пава,
Как вплыла и замер зал.
Лучезарна, величава …
Словно Бог поцеловал.
С золотым отливом косы
И румянец на щеках
Исключали все вопросы
Об истоках, племенах.
Мать Астрид была славянка,
Красотой, как от небес.
Дочь почти как чужестранка,
В мать пошла, как дань чудес.
- «Дочь! Принцесса Ингигерда!» -
Гордо объявил отец.
- «Мы, в сравнении, дети смерда». -
Прошептал гость удалец.
- «Вот дары, они от сердца,
Их прислал нам твой жених.
Это дар единоверца …»
В ожидании зал затих.
Связки шкурок горностая,
Целый ворох – мех куниц.
А алмазы: … «Мать святая!
Словно выводок жар-птиц.
Драгоценная посуда
И загадочный нефрит.
А одежды! … Всё откуда?
Всё же Олав многолик».
Так подумала принцесса,
Увидав заморский клад.
А придя в себя от стресса,
Вдруг спросила: «Чей уклад?
Только Русь одна способна
Добывать, что здесь лежит.
Жажда гостя бесподобна,
Олав мне принадлежит».
А Коснятин тем не менее …
- «Щётконунг к чему ведёт?
Если Харальдссон нужнее,
К Ярославу кто пойдёт?»
Так же думали другие …
Вдруг король сказал, как тесть:
- «Мои гости дорогие
С князем брак сочту за честь»
- «Папа! Ты опять напутал!
Это Олав всё привёз?»
- «Нет, дочурка, бес попутал.
Не сказал, что всё всерьёз.
Это с Новгорода люди,
Их послал князь Ярослав.
Он любовь к себе разбудит,
Просит быть не для забав.
А женой законной князя,
Православной надо быть.
Жизнь свою разнообразя,
Церковь старую забыть».
Ингигерда побледнела,
Соболь вывалился с рук:
- «Я ж сосватана-а! – вскипела:
- «У меня уже есть друг!
Как ты можешь так со мною?
Ты же маме обещал».
- «Ингигерда, Бог с тобою,
Весь сыр-бор не я начал.
Твой король норвежский – нищий.
Посмотри, как он живёт;
Ни жилья, приличной пищи …
Рад тому, что Бог даёт.
Я решил и это точно,
Едешь в Киевскую Русь!
Мир заключим с ними прочный!
Внуков я ещё дождусь».
- «Нет, отец! … И не дождёшься!»
Ингигерда вышла вон.
- «Ничего … ещё вернёшься.
Это так, … девичий звон».
Новгородцы обалдели:
- «Наши девки тятю чтут.
Все у вас так осмелели?
Нашим, … косу оторвут».
- «Вы в уныние не впадайте». -
И король с улыбкой встал:
- «Князю так и передайте,
Пусть встречает свой «кристалл».
Он достоин моей дружбы,
Я давно за ним следил.
Здесь забота нашей службы,
Чтобы разум победил».
- «Ульфа срочно позовите!»
Крикнул слугам и замолк.
Лишь послам сказал, мол, ждите,
Вы должны знать их прокол.
Прибыл Ульф. С порога: «Звали?»
- «Звал мой самый хитрый друг!
Новгородцы вот призвали
Им помочь, но, чур, без рук».
- «Что мне делать? Говорите».
- «Я тут буду говорить».
И король за час, простите,
Вынужден был изложить.
- «Дело вообщем-то простое».
Ульф послам чуть подмигнул.
- «Надо тронуть за живое,
Чтобы Олав тормознул».
Повернувшись к Щётконунгу
Ульф загадочно сказал:
- «Знаю я, какую струнку
Дёрнуть, чтоб он заиграл.
Где интрига вся сокрыта?
Ему зятем надо быть!
Занять место у корыта,
Остальное всё забыть».
- «Почему наш стол корыто?» -
Вспыхнул Олав: «Мы семья!»
- «Я не мог сказать открыто,
Что не вы, а он свинья.
Харальдссон довольно ушлый,
Он на Астрид целит взор.
Ингигерда – день стал прошлый.
Что она так? Сущий вздор!
Вот на этом и сыграю,
Сам поеду говорить.
Харальдссон, я это знаю,
Будет счастлив заменить.
Так что вы теперь решайте,
Астрид сможете отдать?
Если да, то не мешайте
И придётся подождать.
Олав крякнул от волнения:
- Ну, и Ульф! Да, ты гигант!
Гениально без сомнения …
Ай, да Ульф! Какой талант!
Астрид, дочь моя меньшая,
Ей всего шестнадцать лет.
Но на вид вполне большая.
У меня протеста нет».
Ну, а дальше, как по маслу.
Ульф и Харальдссон вдвоём
Обсудили, скинув маску,
Каждый в мыслях о своём.
Ингигерда же не в курсе,
Продолжает твёрдо ждать.
У отца рука на пульсе,
Может всё предугадать.
Ульф инкогнито вернулся,
Королю всё доложил.
«Зять», как надо, развернулся,
О потере не тужил.
Вдруг известие: «Пропала
Астрид! Дочка короля!»
Вся страна её искала,
Королю благоволя.
День, второй, … десятый. Нету!
Как сквозь землю кто заткнул.
Знал король всю кухню эту,
Для приличия всплакнул.
Новость вновь всех оглушила.
Олав Харальдссон – король
В жёны взял, так жизнь решила,
Ту, которая не ноль.
Ту, о ком вздыхал ночами,
От кого не знал обид.
Ждал, когда сверкнёт лучами
И была это Астрид.
Так Олав стал зятем тёзки.
Щётконунг давно созрел.
Старой «дружбы» отголоски
Позабыл, пересмотрел.
Ингигерда была в гневе!
Злость кипела и без слёз
К этой новой королеве,
Всё надолго и всерьёз.
И вот снова встреча в зале
И послы все тоже здесь.
Всё, как надо, в идеале.
Ждут, … с принцессы сбита спесь.
Ингигерда смотрит строго
На отца и на послов.
Поняла – они любого
Сокрушат без лишних слов.
- «Ну, и что решила, дочка?» -
Первым выступил отец:
- «Выкрутасам ставим точку?
Будь умнее, наконец».
Отвечать тотчас не стала,
Подошла сперва к послам.
- «О таких она мечтала?
Их поверила словам?»
Подойдя к отцу, сказала:
- «Я, кто предал, разберусь!
Передай им, я устала,
Еду в Киевскую Русь.
У меня одно желанье …
Князь мне дарит Альдейгьюборг.
Это Ладога. Незнанье
Ухудшает этот торг».
Олав взвыл от восхищенья:
- «Вот так девка! Молодец!
Быть княгиней без сомненья,
Не такой уж я слепец».
Ярослав не торговался,
Сделал свадебный сюрприз.
Всё, что с Ладогой, достался
Их княгине – ценный приз.
Тесть в сторонке не остался,
Подарил большой отряд.
Сверхполезным оказался,
В рать включили всех подряд.