Сидел ханыга в кабинете,
Заросший хмырь, в глазах туман.
С сивушным запахом, при свете,
В газету мыслил свой обман.
Зловонно пахла самокрутка.
На стол рассыпан был табак.
Почти готова в номер «утка»
И он мечтал сбежать в кабак.
Но я сильней обезобразил
Его позорные штрихи,
Когда к нему аж в душу влазил:
Просил прочесть мои стихи.
Он морщил лоб, стихи, читая.
Губами, молча, шевелил.
Вперёд-назад не раз листая,
Воды не глядя, в глотку лил.
И вдруг запел мне: «Варшавянку»,
Ориентируя меня,
Представить красочно славянку,
И к ней бегущего коня.
Я возразил насчёт славянки,
Мол, я пишу другой стопой.
А он орал: «Ты после пьянки?!»
Ещё твердил: «Ты что, тупой?»
О, Боже! Не суди! Не надо!
Быть может, он и в чём-то прав.
Но, чтоб стерпеть такое, надо
Иметь спокойный, мягкий нрав.
И я стерпел. Промчались годы.
Опять вошёл в тот кабинет.
Он был одет без вкуса моды
Но не орал мне снова: «Нет!»
А я-то думал: Всё. Забудет.
Но нет! На писк сменил он бас.
Мне бы узнать, каким он будет,
Когда зайду я в третий раз?
А дни и годы в кольца вьются,
То темь, то свет для наших глаз.
И с Неба блага в души льются
По вере, действуют на нас:
Зашёл я третий раз к ханыге.
Его уж было не узнать.
А на столе мои все книги!
Кричит: «Читаю, чтоб познать!
Всю суть, всю истину земную,
Свет мысли, радость, крик души,
И к Музе, с завистью ревную,
Все книги очень хороши!
Ты в них Героев прославляешь,
Даёшь завистникам – отпор!
Другим уверенность вселяешь,
К себе угроз не зришь в упор!»
Вот этим он мне тронул душу,
Просил в кафе вдвоём сходить.
Сказал: «Я там, злой план разрушу,
Тебе чтоб, как-то, угодить!»
В кафе бубнил он речи громко,
Просил, чтоб я за всё простил.
В руках его дрожала рюмка,
Слезу горячую пустил.
Узнал я некий тайный сговор.
Что съесть меня хотят, живьём!
Весь этот бред подслушал повар,
Сказал: «Вот так мы и живём:
Сто грамм – и больше не мешаем,
А двести? Триста? А пятьсот?
Тогда проблемы вмиг решаем!
Другим даём достичь высот!»
А «друг» мой вновь воспел речами:
Романы! Эпосы мои!
Водил умильными очами!
И клял все замыслы свои!
Но мне поклялся в вечной дружбе,
Уселся на пол возле ног,
Сказал: «Я, действовал по службе.
Коллег, ослушаться не мог!»
Казался мне он, чёрно-белым,
В кафе сначала, до конца.
Но, а потом, с поступком смелым,
Вдруг стал похож на молодца!
Не раз я жал его ручищу,
За честность слов – благодарил!
И книги, для души, как пищу
Дарил ему! Дарил! Дарил!