Светало, небо было хмурым...
Всё спали вместе, били ветряки,
Не знали птицы Чайки-Моряки,
Насколько было небо хмурым.
И в тишине, ломая лёд,
Шёл человек за ним народ,
Он не любил шумы толпы
И отскользнул к концу тропы.
Он шёл дорогою известной,
И каждый день, идя по ней,
Он с нетерпением и надеждой,
Ходил день за днём всё злей.
И думал он, как вырвать Календарь,
Забыть дорогу и забыть себя
Он, одиночество любя,
Желал покинуть эту старь.
И что же он видел по дороге?
Чужие лица, шапки, ноги,
Угрюмый взгляд, пугающий его,
Боялся вечно, но чего?
Не знал он проходящих мимо,
Не ждал он встречи или глаз,
Бросал он взгляд смешно и мнимо,
Он представлял рассказ...
Минута, (запятая) две, ещё...
И вечность так пройдёт за сапогами,
За вечно лгущими глазами,
Глядящими через плечо.
Куда он шёл? Я не скажу...
Однако, как этот человек я жду,
Когда настанет Новый день,
Взойдёт на новую ступень.
И он вернулся, дома он...
Как счастлив, как улыбчив,
Но есть один канон
И завтра будет сличен.
По кругу, снова лёд,
Ступает по тропе как прежде
Всё в той же пламенной надежде,
Которую портит народ.
И он вернулся, одинок;
Ссыпается снег, стучит сапог.
О, как печален и рассержен!
Он боли внутренней подвержен.
Он думает. Он ничего не может.
Что каждый духом слаб,
Но каждый его тревожит -
Он сам для каждого раб.
Он добр, милосерден, знает,
Готов он каждому помочь
Конечно, ему не в мочь,
И каждый об этом не упоминает.
И вот настанет день во огне,
Он попытается исправить всё во сне,
Но помощи ему не ждать,
Он может только отдавать.
Он знает, он несчастен.
Ведь нет людей ответивших ему
Что он помог им и не тлен.
И видимо, придётся самому...
Жить так как хочет кто-то,
Смотреть вперёд через толпу,
Слышать чужую мольбу,
Бросаться в омут далеко где-то.